Франсуа Керсоди - Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

В Берлине, находясь на своем рабочем месте в Министерстве внутренних дел, Ханс Бернд Гизевиус продолжал наблюдать, как разворачивалась адская спираль событий. Позже он вспоминал: «В течение короткого времени накопилось большое количество радиограмм. Большая их часть уже потеряла актуальность, другие были непонятными, содержали мало новой информации. Дюжина телеграмм касалась Карла Эрнста. Птичка сумела упорхнуть. Полагаю, что именно он и был номером два, который вызывал злобное раздражение и такую же ярость, поскольку уже давно должен был быть расстрелян. Вдруг мы узнали, что фюрер час назад вылетел из Мюнхена. Приземлиться он должен был в Тампельхофе, и его прибытие было нельзя пропустить. Аэродром оцепили вооруженные до зубов эсэсовцы. Тем более что ожидалось прибытие еще нескольких самолетов. Геринг воспользовался запаздыванием самолета из Мюнхена, чтобы произнести короткую речь перед солдатами в серо-голубой форме. Эти его подчиненные в ту пору еще держались в тени и были мало кому знакомы [143]. Здесь они выстроились перед ангарами. Геринг вошел в середину образованного ими каре, и, расставив ноги по-хозяйски, начал говорить – именно в тот вечер – о солдатской верности и духе товарищества. […] Эта бессвязная речь произносилась в сумерках, и никто, следует отметить, ее не услышал. Небе тоже находился на аэродроме. Ему уже сообщили, что Грегор Штрассер мертв, якобы покончил с собой. Это нас возмутило. […] Не успели мы с Небе сделать несколько шагов по аэродрому, отойдя в сторону, как увидели, что приземлился небольшой “юнкерс”. Из самолета выпрыгнули три эсэсовца. Затем появился Карл Эрнст в наручниках. Все-таки они его поймали! Этот парень, казалось, был в хорошем настроении. Он быстро перебрался из самолета в машину. Эрнст улыбался направо и налево, словно хотел показать всем, что не воспринимает свой арест всерьез. Но улыбка очень скоро исчезла с его лица. Его спешно повезли в лагерь близ Лихтерфельде.

Наконец раздалось объявление о прибытии самолета из Мюнхена. Мы увидели его в небе. Горизонт окрасился в кроваво-красные тона, и это выглядело символично. Все были взволнованы, у всех в голове крутились тысячи вопросов. Тяжелый самолет коснулся колесами земли, потом остановился, и в тот момент, когда винт прекратил вращаться, мы невольно затаили дыхание. Что теперь произойдет? Послышались команды. Рота почетного караула застыла по стойке “смирно”, Геринг, Гиммлер, Кёрнер, Фрик, Далюге и два десятка офицеров полиции двинулись в направлении самолета. Вот открылась дверца, и первым вышел Адольф Гитлер. Он был во всем темном: коричневая рубашка, черный галстук, кожаное пальто, высокие сапоги. Без головного убора, с белым, как простыня, небритым лицом, черты которого одновременно обозначились резче и припухли. Потухший взгляд был неподвижным, на глаза падала непослушная челка. […] Со всех сторон послышались приветствия. Гитлер молча подал руку каждому из тех, кто его окружил. Мы с Небе, наблюдая из предосторожности всю сцену издали, слышали только щелканье каблуков. Тем временем из самолета вышли остальные пассажиры: Брюкнер, Шауб, Зепп Дитрих и другие. Они казались серьезными, во всяком случае озабоченными. Наконец по трапу спустилась дьявольская фигура: Геббельс. Медленным шагом Гитлер прошел перед строем роты почетного караула. Он двигался, тяжело ступая, от одного фланга строя до другого. Складывалось впечатление, что он в любой момент может потерять сознание.

Повернувшись к Герингу и Мильху, Гитлер спросил, что за люди в незнакомой ему форме стоят перед ангарами. Это курсанты-летчики будущего люфтваффе, ответил Мильх. “Единственное приятное зрелище за день. Прекрасный расовый отбор!” – заключил фюрер. Я стоял слишком далеко и не мог услышать эти слова, но увидел, как вся группа продолжила движение. Направляясь к колонне машин, ожидавших в нескольких сотнях метров от места посадки самолета, Гитлер остановил Геринга и Гиммлера. Он потребовал от сподвижников доложить обстановку, хотя, несомненно, весь день поддерживал с ними связь по телефону. Предшественник Рёма фон Пфеффер, оценив ситуацию, решился приблизиться. Но Гиммлер угрожающим жестом велел ему не подходить. Затем он достал из внутреннего кармана помятый список. Гитлер принялся просматривать длинный перечень фамилий, а Гиммлер и Геринг в это время что-то шептали ему на ухо. Было видно, как Гитлер, водя по списку пальцем, задерживал его иногда на чьей-то фамилии. И тогда шепот становился более оживленным. Вдруг Гитлер откинул голову назад с выражением такого сильного волнения на лице, что это не ускользнуло от внимания присутствующих. Мы с Небе обменялись многозначительными взглядами. Гитлер только что узнал о “самоубийстве” Штрассера. Наконец процессия продолжила движение. Впереди шли Гитлер, Геринг и Гиммлер. Походка Гитлера оставалась усталой. Оба кровавых спасителя страны продолжали суетливо что-то говорить. Внешне очень разные, тучный Геринг и худой Гиммлер в этот день одинаково вышагивали, оба имели важный вид, были говорливы и проявляли подобострастие. Остальные встречающие держались на почтительном расстоянии и хранили глубокое молчание. […] Мрачный символизм происходящего достиг кульминации, когда с крыши одного из ангаров вдруг донесся крик нескольких рабочих: “Браво, Адольф!”».

На другой день Гитлера приветствовали более скромно, но не менее восторженно: простые люди радовались тому, что им удалось избежать кровавой трагедии и что не видели на улицах орущей и зловещей клики сообщников Эрнста Рёма. Они еще не знали о других жертвах. Военные руководители радовались устранению своих самых опасных конкурентов и дали об этом знать через военного министра фон Бломберга. Конечно, им не понравилось, что при расправе пали генералы фон Шлейхер и фон Бредов, но если спасение армии потребовало этих жертв… Гинденбург тоже был полностью удовлетворен уничтожением партийных отбросов. Об остальном окружение его явно не проинформировало: оно почти полностью изолировало президента от внешнего мира. Этим и объясняется появление телеграмм с горячими поздравлениями, направленных Гитлеру и Герингу [144].

Но в то радостное воскресенье, 1 июля 1934 года, когда враг был разгромлен, а палачи заканчивали свою кровавую работу, премьер-министр Пруссии вовсе не чувствовал удовлетворения, поскольку, пока Рём здравствовал, ничего еще не было выиграно. Однако фюрер сказал ему накануне вечером, что он решил пощадить старого товарища по партии. Но если бы вдруг Рём остался в живых, если бы он помирился с Гитлером, если бы тот назначил его на новую должность, тогда над обоими главными организаторами «ночи длинных ножей» нависла бы большая опасность!