Франсуа Керсоди - Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

Когда Франция сложила оружие, многие генералы стали спрашивать у фюрера, кто следующий. Адъютант Гитлера фон Белов так вспоминал об одном совещании в полевой ставке в Брюли-де-Пеш: «Браухич мимоходом заметил, что если Англия не пойдет теперь на заключение мира, то, возможно, ее следовало бы захватить как можно скорее. Фюрер отнесся к этому положительно, но пожелал отложить решение на несколько дней». В тот же день Курт Ассман, помощник Гитлера по ВМФ, стал свидетелем разговора фюрера с адмиралом Рёдером, который делал доклад насчет возможности высадки на Британские острова. «Оказалось, – вспоминал Ассман, – что Гитлер о вторжении даже не думал, потому что […] не считал это осуществимым». Полковник Варлимонт из ОКВ слышал другой разговор. Он писал: «Однажды перед самым окончанием кампании я присутствовал при важном разговоре Гитлера с Герингом на площади какой-то деревни. Они обсуждали только что начавшиеся и еще не давшие особых результатов британские бомбардировки жилых кварталов некоторых немецких городов. Геринг […] хвастливо заявил, что он не собирался терпеть это дальше и хотел “ответить на каждую их бомбу десятком наших бомб”. Гитлер категорически запретил любые меры такого рода. Он сказал, что британское правительство, вполне возможно, настолько потрясено событиями в Дюнкерке, что на время потеряло голову, или причина воздушных налетов на гражданское население заключается в том, что у британских бомбардировщиков неточные цели для бомбометания и плохо подготовленные экипажи. В любом случае, он считает, что следует подождать какое-то время с принятием ответных мер».

Чего же следовало ждать? Конечно же того, что англичане осознают доброе к ним отношение Гитлера и сложат оружие! «Я знал, – вспоминал Альберт Кессельринг, – что его поведение было продиктовано как политическим предвидением, так и тайной предрасположенностью к англичанам, что мне уже доводилось замечать». Ну, еще бы, ведь англичане принадлежали к германской расе, без Британской империи было невозможно поддерживать равновесие в мире… а Адольф Гитлер был неисправимым англофилом!.. [338]На следующий день после заключения перемирия он даже перед своими военачальниками произнес слова, которые надолго остались в памяти генерала Гюнтера Блументритта, начальника штаба группы армий «Юг». «Затем фюрер поразил нас, – рассказывал Блументритт, – с восхищением отозвавшись о Британской империи, о необходимости ее существования и о цивилизации, которую Великобритания подарила миру. […] В заключение он сказал, что целью его было перемирие на условиях, которые она могла бы принять, не роняя своего достоинства».

Итак, Гитлер продолжал оставаться до странности нерешительным, но с того дня начал отдавать распоряжения, которые противоречили его же словам. Геринг вскоре получил приказ во взаимодействии с морским флотом препятствовать торговому судоходству по Ла-Маншу и уничтожать авиацию Британии, но люфтваффе было запрещено совершать налеты на ее территорию. Адмиралу Рёдеру Гитлер поручил собирать данные и готовить планы операции по высадке в Англии, но пока он «не должен был предпринимать никаких конкретных подготовительных шагов». Дело было в том, что фюрер, как всегда, недооценивал противника, о чем и сказал главнокомандующему сухопутными войсками фон Браухичу: «Англия настолько слаба, что широкомасштабные действия после бомбардировки ее территории не потребуются. Армии останется лишь занять эту страну». А Геринг тогда сделал вывод: «Гитлер хочет изобразить подготовку к вторжению в Великобританию, это гигантский блеф, призванный вынудить британцев сдаться». Генералу Отто Хоффману фон Вальдау, начальнику Оперативного управления люфтваффе, маршал сказал 22 июня, что «с военной точки зрения ничего не произойдет до речи [фюрера] в рейхстаге, которая будет произнесена через две-три недели». Таким образом, что-то начало проясняться – по крайней мере для Геринга. Гитлер хотел запугать британцев налетами и бомбардировками, ограниченными районом Ла-Манша и побережьем, а затем сделать Лондону великодушное предложение в своей речи, которую намеревался произнести в Берлине 19 июля. Значит, он хотел проводить политику кнута и пряника, которая непременно вынудила бы Черчилля капитулировать… Либо премьера это заставил бы сделать британский народ…

Верил ли Геринг в подобный сценарий по-настоящему? Это представляется маловероятным: фельдмаршал прекрасно знал, чего можно ждать от Черчилля, да и инцидент в Мерс-эль-Кебире продемонстрировал решимость британского премьера [339]. Как бы там ни было, мы уже знаем, что когда фюрер что-то говорил, его верный маршал прекращал думать. Но думал ли сам Гитлер, что так он сможет вынудить британцев сдаться? Это явно зависело от дня и часа… Во всяком случае, 16 июля он подписал директиву № 16 «О подготовке десантной операции против Англии», которая начиналась так: «Поскольку Англия, несмотря на свое безнадежное военное положение, по-прежнему не выказывает никаких признаков готовности к мирному соглашению, я принял решение подготовиться к десантной операции против Англии и осуществить ее, если в этом возникнет необходимость». Затем в директиве указывалось, что осуществление операции, получившей кодовое название «Морской лев», должно быть проведено внезапным форсированием Ла-Манша на широком фронте от Рамсгейта до района западнее острова Уайт. Вражеская авиация должна быть деморализована и разгромлена, «чтобы она не могла оказать заметного сопротивления германской операции». Незадолго до высадки следует сковать английские военно-морские силы в Северном и Средиземном морях. Подготовку операции требовалось завершить к середине августа.

Какая обширная программа! Однако в ней нигде не говорилось, что именно надо сделать, чтобы «сковать английские военно-морские силы», а «внезапно» форсировать Ла-Манш на таком широком фронте на глазах у противника было невозможно. А уж подготовиться к такой масштабной десантной операции за один месяц можно было, лишь призвав на помощь магию [340]. Но фюрер постоянно импровизировал и всегда был склонен принимать желаемое за действительное…

Спустя три дня после этого маятник качнулся уже в другую сторону, и во время выступления в рейхстаге 19 июля Адольф Гитлер, этот обманувшийся в своем англофильстве ненасытный завоеватель, протянул Лондону оливковую ветвь на острие абордажной сабли. Он, в частности, сказал: «Мистеру Черчиллю, пожалуй, следовало бы прислушаться к моим словам, когда я предсказываю, что великая империя распадется, – империя, разрушать которую или даже причинять ущерб которой я никогда не намеревался. […] В этот час я полагаю, что моя совесть велит мне еще раз воззвать к разуму и здравому смыслу Великобритании и других стран. Я считаю для себя возможным выступить с этим призывом, ибо являюсь не побежденным врагом, который просит милости, а победителем, говорящим во имя разума. […] И я не вижу причины, почему должна продолжаться эта война». Предложение мира редко высказывалось настолько высокомерно, и сам Геринг, председательствовавший на заседании рейхстага, признал позже, что так Адольф Гитлер «лишь подлил масла в огонь». Но тогда верный паладин фюрера не обратил на это внимания, потому что в тот день он вознесся на вершину славы: Гитлер присвоил ему звание рейхсмаршала. Это звание сделало его самым старшим военачальником среди всех военных рейха [341]. При этом он получил маршальский жезл длиной 70 см из слоновой кости, отделанный платиной и золотом. И вскоре новые парадные мундиры, шитые золотом и серебром, пополнили его гардероб. Приехавший в Каринхалл спустя три дня после приема у Гитлера генералитета рейха бригадный генерал фон Рихтхофен отметил: «Геринг широко улыбался. Поздравления фюрера, его дом, его картины, его дочка – короче говоря, ему больше нечего было желать!»