Валерий Шубинский - Зодчий. Жизнь Николая Гумилева

Бывший военный атташе в Швеции и Персии генерал-лейтенант Михаил Александрович Занкевич (1877–1945) в дни войны находился в действующей армии, а в 1917-м, перед назначением в Париж, некоторое время исполнял должность генерал-квартирмейстера.

Имеется в виду 3-я бригада.

Занкевич, которому ходатайство было передано, отказал «ввиду небольшого числа офицеров, несущих дежурство».

Примечательное свидетельство! Шарль Моррас (1868–1952), неоклассик в искусстве и пламенный националист в политике, основатель Action française , начинал свою деятельность как активный антидрейфусар, а закончил как один из ближайших сподвижников Петена. Умер он вскоре после выхода из заключения.

См. у Е. Е. Степанова.

Или все же отличались? «Керенский — какая тема для трагедии лет через пятьдесят!» — обронил Гумилев как-то Георгию Иванову. Злосчастного «кратковременного вождя», чья судьба казалась большинству темой скорее не трагедии, а фарса, воспел Мандельштам — правда, при ложном известии о его гибели. «Благословить тебя в далекий ад сойдет стопами легкими Россия». Но к этой трагедии уж в полной мере оказалась применима формула Бродского: гибнет не герой, а хор.

Гумилев общался с ним в 1917 г. — между прочим, напомнил о «хорошенькой дочке» его старого друга Н. Ф. Арбенина. «Да, какие-то дети были», — небрежно ответил К. Д. Набоков, «к женщинам равнодушный», как сказано в «Других берегах».

Сборник членов одноименного кружка, который включал Г. Иванова, Г. Адамовича, Н. Оцупа, В. Рождественского, С. Нельдихена, Д. Майзельса, Е. Тагер, Б. Верина. Все эти поэты (кроме Майзельса и Тагер) либо уже входили, либо спустя несколько лет вошли в близкое окружение Гумилева.

Ср.: на «Счастливом домике» Ходасевича — ни одной пометки!

Раньше, в Царском, во время войны Гумилев, по свидетельству Ахматовой, говел. Но это немного другое: ритуальное поведение приехавшего с фронта на побывку воина…

По этой же причине Гумилев подчеркнуто употреблял при обращении слова «господин», «господа», обращаясь так, между прочим, и к своим студийцам-краснофлотцам. Когда его поправляли («Господ больше нет!»), отвечал с усмешкой: «Такого декрета еще не было». Характерно, что в черновиках в эти годы Гумилев пользуется то старой, то новой орфографией, в беловых же рукописях и в надписях на книгах старается следовать старым правилам.

См.: Н. Гумилев и русский Парнас . СПб., 1992. С. 105–108.

Альбом Р. В. Руры // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 390–396.

Уэллс в своей «России во мгле» упоминает этот эпизод, но реплики Гумилева у него нет.

Гумилевых? В 1830-е гг. это была семья сельского дьячка.

В Институте живого слова он, однако, еще зимой 1920–1921 гг. возглавлял некий литературный кружок под названием Laboremus ( лат. «Давайте поработаем»). Из участников этой группы известно лишь одно имя — Ольга Ваксель. По ее свидетельству, занятия иногда происходили дома у мэтра. «Не переставая разговаривать или хвататься за книжку, чтобы прочесть ту или иную выдержку, мы жарили в печке баранину или пекли яблоки». Баранину, яблоки — зимой 1920 г.? Звучит невероятно.

Потом от Laboremus отделилась другая группа — «Метакса» (слово означает шелк-сырец). Члены Laboremus называли раскольников «Мы, таксы». Был ли как-то связан Гумилев с этой второй группой, неизвестно.

Тут очень хорошо видна суть гумилевского «монархизма»: «власть царей», по крайней мере прежних, живших в Царском Селе, — лишь меньшее зло в сравнении со «злыми детьми».

В пятницу Гумилев присутствовал, кроме того, на заседаниях во «Всемирной литературе» и Секции исторических картин; другим присутственным днем во «Всемирке» был вторник; в понедельник — Балтфлот, вторник — Пролеткульт… Все это — помимо переводческой и редакторской работы за письменным столом. Во второй половине года Балтфлот отпал, но прибавился Союз поэтов.

В первом издании этой книги цитируется по рукописи из фонда Лукницкого в ИРЛИ.

Ниже использованы материалы из двух неопубликованных статей А. Л. Дмитренко, любезно предоставленные мне автором.

И. — то есть Иосиф.

Эти два слова купировались во всех советских изданиях.

Второй номер под названием — «Альманах Цеха поэтов», третий и четвертый (вышедший в 1923 г. в Берлине) — просто — «Цех поэтов».

Из поэтического архива В. С. Алексеева / Публ. А. Л. Дмитренко // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1997 год. СПб., 2002. С. 403–430.

Получается ненамеренный политический каламбур.

Знаменательное свидетельство! Действительно ли Гумилев в конце жизни разлюбил стихи Анненского, как пишет Адамович?

Это уж точно не так. В первоначальном варианте этой строфы колорит XVIII в. выражен еще четче:

Любопытно, что при первой публикации в «Дне Искусств» строфа была опущена. Не по политическим причинам: стихотворение Ахматовой «Чем хуже этот век предшествующих? Разве…», помещенное в том же номере журнала, было в этом смысле несравнимо более рискованным. Видимо, сам принцип коллажного соединения разновременных пластов еще вызывал у Гумилева сомнения.

«Дева-птица» написана, по свидетельству Одоевцевой, на рифмы из рифмовника. Этот tour de force не принадлежит к большим удачам зрелого Гумилева.

Об этом И. М. Наппельбаум рассказала в частной беседе с А. Л. Дмитренко в 1992 году.

В. И. Лампе.

Вспомним «смертные халатики» дедушки Якова Ивановича.

Так сам Гумилев определял ее внутренний возраст.

А. Никитин (см. книгу «Неизвестный Николай Гумилев») считает, что Гумилев специально предпринял путешествие в Крым, чтобы издать «Шатер» (!) — в Петрограде ведь был бумажный голод. Бумажный голод закончился уже весною. Ничто не помешало издать (на хорошей бумаге, большим тиражом и без опечаток) «Дракона», ахматовский «Подорожник» и пр.

Есть и другая версия, согласно которой встреча с Блюмкиным произошла во время чтения в Москве в 1920 г.

Сведения любезно предоставлены А. Л. Дмитренко.