Эмир Кустурица - Эмир Кустурица. Автобиография

Я ответил, что он больше к ним не прикасается из-за своего инфаркта.

— Право же, если он не будет осторожен и продолжит есть столько сладкого, его уровень холестерина зашкалит, и он долго не протянет. Если увидишь его снова, передай ему от меня, что в нашем возрасте мужчина должен за собой следить.

Аромат пирожных Николы преследовал меня до самой Праги. В Сараеве я не сделал того, что должен был сделать. Мне было ясно, что теперь я буду думать о Майе не только по воскресеньям.

Когда я вошел в общежитие, на окошке на ресепшен висело объявление, сообщающее о новом показе «Амаркорда» в полдень. У меня было это предчувствие перед самым отъездом. Мой уик-энд в Сараеве провалился, мне не удалось проверить слова Керы-воришки, но воскресенье было не совсем потеряно: я увижу «Амаркорд». Утомленный поездкой, я проглотил несколько чашек кофе и помчался в клуб. Целая толпа людей медленно направлялась к удобным креслам, и меня охватило ощущение торжественности. Словно должно было произойти нечто великое, важное. Никогда еще я так не волновался перед началом показа. Когда занавес перед экраном раздвинулся, музыка Нино Роты мгновенно сократила дистанцию между фильмом и зрителями. Мы смотрели, как над фасадами летит пух одуванчиков, поскольку в небольшой итальянский городок на берегу моря пришла весна. «Какая красивая экспозиция!» — подумал я.

Весенний пух одуванчиков парит над домами Римини, и режиссер знакомит нас с городом. Планы сменяют друг друга, и их связывают между собой одуванчики. Беззубый бродяга подпрыгивает, чтобы поймать летящий пух. Он бормочет что-то по-итальянски. Я различаю лишь: «Primavera» [36] Весна (итал.). . И… засыпаю. Проснулся я от грома аплодисментов. На экране шли финальные титры. Я слушал музыку и растерянно озирался по сторонам. Внезапно осознав весь ужас ситуации, я спросил у своих однокашников, чувствуя себя виноватым:

— Замечательный фильм, правда?

— Просто фантастика! Старик, как ты мог заснуть на Феллини?

— Да я просто устал. Не понимаю, как это случилось. Вот не повезло!

— Зато выспался! — язвительно бросил мне один поляк, которому пророчили большое будущее.

Я вышел на улицу и потянулся, сгорая от стыда. Как я мог уснуть в самом начале такого великого фильма?

Глубокое чувство вины грызло меня всю неделю. Слушая лекции по истории архитектуры, я раскаивался; сидя на лекциях по эстетике, я раскаивался; внимая лекциям по литературе, я раскаивался; что касается лекций по Новому Завету, они также мне ничем не помогли. А ведь мне так нравилось толкование тайн и притчей! Как можно было дойти до такого идиотизма? Ты упустил возможность увидеть шедевр в тот момент, когда твой вкус формируется и когда необходимо впитывать в себя бесценные произведения. Хуже всего, что отношение моих однокашников меня совершенно не беспокоило. В их презрительном взгляде читалось: «Ничего удивительного в том, что этот примитивный тип с Балкан заснул на фильме Феллини». Я не мог объяснить, но чувствовал, что, несмотря на сон, помешавший мне посмотреть этот фильм, нечто странное все же произошло. Пока я спал, какая-то часть фильма оказала на меня влияние. Подобно тому, как две фотосъемки объединяются в одну. Я не осмеливался кому-либо об этом рассказать. Мне не хотелось стать объектом насмешек, поскольку это было похоже на историю, когда тебе под подушку кладут «Войну и мир» Льва Толстого, чтобы «роман проник в тебя» и не пришлось бы тратить уйму времени на его чтение.

Во время кошмарного перерыва между двумя лекциями по истории архитектуры до меня дошла утешительная новость: копия «Амаркорда» останется в Праге еще на неделю, и возможно — даже больше, поскольку фильм вызвал большой интерес у профессионалов чешского кинематографа. Я тут же испытал облегчение, и мое чувство вины развеялось.

К несчастью, мне пришлось столкнуться с новой неприятностью. Настоящей дилеммой. Если Кера и Амела говорили правду, я должен был во что бы то ни стало попасться на глаза Майе в следующий уик-энд. Если она меня любит, то должна обязательно меня увидеть. Я слышал, что она была в горах, в Яхорине, и вокруг нее крутилось множество ухажеров. Мне необходимо было показать ей, что она мне не нужна. Сын Бебы Селимовича, знаменитой исполнительницы народных песен, тоже пытался к ней подобраться. Ну что ж, ничего у тебя не выйдет, мой дорогой!

Итак, я решил пропустить пятничный показ. Но только без паники — в следующий понедельник должен был состояться еще один сеанс.

В пятницу, ровно в 14.00, я сидел в поезде, направляющемся в Сараево. Я сел в болгарский СВ, полный решимости заплатить за спальное место до Белграда деньгами, заработанными на перепродаже берлинских дисков «Weather Report» на черном рынке в Праге. Даже если первоначально эти деньги предназначались на финансирование и съемку моего экзаменационного фильма «Герника», я ни о чем не жалел. Мне нужно было приехать в Сараево отдохнувшим. И точно так же я намеревался поступить при возвращении. Точнее говоря, я собирался сделать все, чтобы приехать свежим и отдохнувшим на следующий показ «Амаркорда» Федерико Феллини.

Вытянувшись на узкой полке, где смешивались запах машинного масла и дешевых духов, я перечитывал лекции по режиссуре профессора Отакара Вавры. Под равномерный стук колес я начал дремать. Несколько часов спустя я проснулся от резкого торможения. Поезд остановился посреди поля. Я вскочил с бьющимся сердцем. «Мне что-то снилось», — подумал я, чувствуя зуд в паху. Начиная с этого момента и до самого Сараева я не переставал чесаться. Все мое тело отчаянно зудело. О том, чтобы уснуть, не было и речи. Каждую секунду я бегал в грязный туалет, чтобы побрызгать на себя водой и попытаться успокоить свою нервозность при мысли о бездарно потраченных деньгах. Судя по всему, я подхватил чесотку. Окончательно потеряв терпение, я сказал усатому болгарину проводнику:

— Эй, усатый! Между нами: твой поезд — чесоточный, я везде чешусь!

— Ну что ты, парень, — ответил он мне, — уверяю тебя, что я поддерживаю в этом поезде идеальную чистоту, на все сто!

И он разбрызгал в воздухе спрей, аромат которого неприятно усилил запах машинного масла и дешевых духов.

— Может, ты уложил к себе в постель какую-нибудь шлюху? А теперь подхватил заразу! Ха-ха-ха!

— От триппера не чешутся с головы до ног.

Я приехал домой, весь покрытый сыпью.

— У тебя чесотка, Эмир, — объяснила мне Сенка. — Это обычное дело, ничего страшного. Сразу после этого она раздобыла где-то желтую мазь, которую я обильно нанес на все тело.

— Это пройдет, — заверила она меня, — только ты должен мазаться регулярно. Ничего ужасного в этом нет, просто немного неприятно.