Эмир Кустурица - Эмир Кустурица. Автобиография

— Она сказала: «Папа, зачем ты испортил мне все дело?!»

В итоге она меня разочаровала, эта Агнес. Как женщина могла, после всего двух дней знакомства, назвать свои отношения с мужчиной «делом», если только она не проститутка? Даже если она неправильно употребила слова. Может, у нее это просто вырвалось? Но такие вещи обычно просто так не вырываются. Вне всякого сомнения, это был стратегический маневр, и поведение отца подтвердило мою догадку.

— Оставь ее, мы с тобой сами договоримся. По-мужски, — настаивал он.

Речь на словацком давалась ему нелегко, он спотыкался на каждом слове и продолжал пить. Я соглашался со всем, что он рассказывал в тот вечер. Существовала тысяча причин для того, чтобы все было так, а не иначе: жена умерла, он остался один с детьми… Остаток ночи я провел, погрузившись в уныние, поскольку мужчина не дал мне перевести дух ни на минуту. Настоящий пьяница. Все это время Агнес горевала в своей комнате, поняв, что наша любовь убита в зародыше. На рассвете она молча проводила меня до дверей. В ней не осталось ничего от той женщины, полной благородства, которая оставляла свежие рогалики для одинокого студента. И дело было даже не в отсутствии макияжа. Ее лицо утратило свое сияние. Она судорожно сжала мою руку, прекрасно осознавая необратимые перемены, произошедшие этой ночью:

— Я просто хотела, чтобы ты знал: мой отец не такой плохой, каким кажется.

— Я знаю.

И я отправился в сторону вокзала.

На этот раз по возвращении в Прагу я не чувствовал себя слишком усталым. Скорее расстроенным этим неприятным происшествием. И потом, я переживал за Агнес. Почему я так легко отказался от ее нежного взгляда? Возможно, какая-то более серьезная причина одержала верх над зарождающейся любовью? Или я не хотел еще раз упустить возможность посмотреть «Амаркорд»?

Я пришел в клуб Академии заранее и принялся терпеливо ждать начала сеанса. Великий момент приближался. Я несколько раз зевнул. Ничего страшного, успокоил я себя. Кто угодно может зевать, когда чувствует усталость. Зал постепенно заполнялся. Помимо студентов, было много людей из мира кино, которые пришли посмотреть знаменитый фильм. Перед самым началом показа на сцене появился наш профессор Антонин Броусил. Человек, которому удалось провезти через «железный занавес» в нашу Академию в Праге огромное количество фильмов, поприветствовал присутствующих и объявил, что по причине огромного интереса, который вызвал этот шедевр, фильм останется в Праге еще на три недели и что Феллини — настоящий Шекспир нашего времени. Я почувствовал, как слипаются мои веки, но быстро взял себя в руки. Я слегка задремал во время речи профессора, но он уже сказал все, что было нужно. Аплодисменты. Занавес открывается. Загорается экран. В зале медленно гаснет свет. Темнота. Начинается фильм. Какая чудесная экспозиция! Римини через объектив оператора Джузеппе Ротуна, пух весенних одуванчиков, соединяющий разные планы, бродяга появляется, подпрыгивает, хватает пух и восклицает: «La primavera!» А я… засыпаю. Я сплю и просыпаюсь, когда идут финальные титры! Да что же это такое? Я вообще нормальный человек?

На этот раз товарищи не могли окинуть меня презрительным взглядом, поскольку их не было на показе. Лишь один технический специалист аккуратно приподнял мою ногу, чтобы освободить проход. Теперь я был точно уверен, что по мне плачет психушка!

Неделя прошла в глубоком унынии. Меня угнетал неудачный уик-энд в Словакии, но особенно я терзался при мысли, что не в состоянии справиться со сном во время показа великого фильма.

На ресепшен в общежитии мне сообщили, что меня ищет некий Кера из Сараева. Он возвращался из Берлина, весь одетый в кожу.

— Слушай, старик, у меня денег полные карманы, никогда еще так хорошо не ездил. Приглашаю тебя на ужин, но при одном условии!

— Каком?

— Мы идем в самый дорогой ресторан города!

Едва мы устроились за столиком в «Дубоне», самом шикарном местном ресторане, как Кера принялся щеголять тем, чему он научился в большом мире. Он подзывал официантов и, по его собственному выражению, собирался научить их правильно работать.

Когда безусый официант наливал нам коньяк, Кера сказал мне:

— Переведи этому колосоеду, что коньяк следует подавать слегка подогретым, и попроси его принести мне несколько зерен жареного кофе.

Пока я переводил молодому человеку пожелания Керы, я размышлял о том, насколько тягостно выносить нарциссизм людей, будь то венгерский националист, мечтающий избавиться от своей дочери, или обычный воришка из Сараево.

— Эй, о чем задумался? Что хорошего в жизни?

— Ничего, недавно приехал из Братиславы и решил жениться.

Не знаю, зачем я ему это сказал. Возможно, чтобы прекратить его идиотскую лекцию о хороших манерах и избавить официантов от пытки. Не то чтобы я был в прекрасных отношениях со всеми официантами, но я терпеть не мог, когда кто-нибудь начинал вести себя высокомерно. А при виде того, как тип из сараевского квартала Вратник преподает урок жизни пражцам, у меня в жилах стыла кровь. Мне было ужасно стыдно.

— Значит, женишься? Молодец! На Майе? И пусть сдохнут от зависти все, кто пускает по ней слюни!

— Какая еще Майя? Я встретил одну венгерку — пальчики оближешь!

— Я знаю венгерок, это лучшие цыпочки в мире.

В тот вечер Кера сильно набрался. Он раздавал официантам чаевые по сто марок и кадрил официанток, размахивая у них перед носом пачкой банкнот.

— Это, конечно, твое дело — с венгеркой, но очень жаль, что жемчужина Сараева снова достанется колосоедам. Ну и ладно. Когда вернусь, расскажу всему городу, что ты женишься на венгерке, чтобы все уроды сдохли от зависти! — подытожил совершенно пьяный Кера.

На следующий день он уехал в Сараево.

Через три дня после отъезда Керы мне позвонила Амела Аганович.

— То, что я слышала, — это правда? — осведомилась она.

— А что ты слышала?

— Говорят, ты женишься!

— Послушай, Амела, мужчина должен рано или поздно жениться. Так лучше это сделать сейчас.

— Ты что, издеваешься? Майя этого не переживет!

— А при чем здесь Майя? Тебе вообще известно, когда мы виделись в последний раз?

На следующий день Амела позвонила мне снова:

— Хочу, чтобы ты знал, — Майя в отчаянии! Ты даже не представляешь до какой степени! Она рыдает целыми днями!

Я включил свой цинизм и процитировал Пиранделло, новеллу которого изучал для одного сценария:

— Женщине необходимо избавляться от воды, поэтому она выходит через глаза. Это пройдет, ничего страшного. — В то же время я осознал, что Майя все еще меня любит. Но я решил до конца скрывать свои чувства, как Дирк Богард в «Слуге». Я продолжил: — Передавай ей от меня привет, мы все же приятно провели время вместе.