Эмир Кустурица - Эмир Кустурица. Автобиография

Поскольку Сенка заплакала, мой отец смягчился:

— Сенка, честное слово, это Мисо начал. Слушай, если хочешь, вернемся туда, и он сам тебе подтвердит.

Сенка продолжала плакать, поскольку со всей ясностью осознала, что ее сын уходит от нее навсегда и что у него начинается новая жизнь.

На следующей неделе Мандичи нанесли нам ответный визит.

Не успев войти, Мисо задал новую тему:

— Как вы считаете, выполнит ли марксизм свою миссию, если будет придерживаться принципа, что историю следует обуздывать, как кучер обуздывает лошадей в упряжке?..

Проблема организации и места проведения свадьбы была оставлена заботам женщин и детей: это было не столь важно, как ответ на только что поставленный вопрос. Между тем задача была вовсе не простой. У обеих наших семей не было ничего общего с типичными боснийскими семьями. Мисо был сыном банкира, его дед Милос — первым журналистом в Боснии, а его мать — дочерью булочника из Високо. Кусечи, а также Домицели, дедушка и бабушка Лелы, были словенцами и хорватами. Они приехали в Боснию по первому железнодорожному австро-венгерскому пути. Таким образом, Майя представляла собой удачное произведение Королевства сербов, хорватов и словенцев. Неудивительно, что у нее до сих пор остались симпатии к монархии. С учетом того, что наши семьи были нетипичными, представлялось абсолютно невозможным отмечать свадьбу балканским банкетом с низкопробной музыкой, поломанной звуковой аппаратурой и разочарованными гостями, которые много пьют, затем блюют и в итоге достают ножи… В то же время нам пришлось смириться с особенностью сараевских властей: нам предстояло сочетаться браком группой, вместе с пятью другими парами.

Во время церемонии я попытался придать событию некую долю оригинальности. Чиновник ЗАГСа с припухшим лицом, который, судя по всему, перед этим дремал в соседней комнате, спросил меня голосом хориста:

— Эмир Кустурица, согласны ли вы взять в жены Майю Мандич?

Я ничего не ответил. Воцарилась мертвая тишина. Послышались вздохи, шепот. Я с вопросительным видом обернулся к свидетелям, Зорану Билану и Бранке Пазин. «Что мне делать, дружищи?» — читалось в моем взгляде. Зоран засмеялся и утвердительно кивнул, тогда как я делал вид, что не уверен в ответе. Напряжение в «Скендерии» достигло высшей точки. И только тогда я решился и произнес роковое «да». Тут же раздались вздохи облегчения и смех. Майя с упреком взглянула на меня, но, поскольку она была взволнована, ей не пришло в голову ссориться со мной. Она разглядывала белоснежное платье сидевшей возле нас беременной невесты, которая держала за руку жениха, по такому случаю временно отпущенного на свободу. Я тоже бросал на него взгляды, полные симпатии. После свадьбы жених отправился еще на несколько месяцев в тюрьму, а я — заканчивать учебу в Праге.

В день свадьбы Сенка отказалась от своей борьбы с быстрым и неумолимым разрушением дорогих ее сердцу вещей и ради особого случая сняла целлофановую пленку, прикрывающую китайский ковер. В квартире из двух с половиной комнат ухитрилась разместиться добрая сотня людей. Почетное место занял Эдо Хафизадич, сын бея, который в далеком сорок первом году приехал из Травника и не смог присоединиться к партизанам, потому что в тот день у него разболелся желудок. Мурат представил его гостям, после чего сразу увел на кухню.

— Смотрю я на Сараево, Мурат, и понимаю, что это вы, коммунисты, все развалили. Крестьянина переселили в город, сказали ему, что Бога нет, — и вот вам результат!

Мурат соглашался с тем, что говорил его друг. Он получил строгий наказ не повторять историю, произошедшую на его свадьбе с Сенкой — когда его пришлось выносить из квартиры в разгар свадебного пира, — и пообещал «не брать в рот ни капли». Тем не менее разговор с Хафизадичем был прекрасным поводом для нарушения данного обещания, ведь с незапамятных времен кухня представляла собой более привлекательную социальную арену, чем гостиная. Именно здесь было легче всего раскрыть свою душу, прийти к консенсусу или дать торжественное обещание. Часто именно на кухне происходили важнейшие жизненные события. Самые радостные, но также и самые печальные кардинальные решения часто принимались в окружении тряпок и грязной посуды. Каждые две минуты обеспокоенная Сенка показывала мне взглядом в сторону кухни. Когда я туда вошел, отец быстрым движением передвинул свой бокал к Хафизадичу. Я знал, что он пил.

— Хочешь повторить то, что было на твоей свадьбе? — шепнул я ему на ухо.

— Ни в коем случае! Только один маленький бокал!

— Прошу тебя, следи за собой!

Мурат понял, что я не шучу. Он съежился и прошептал:

— Хорошо, я просто выпил этот бокал с Эдо. И больше ни капли, клянусь жизнью своего сына!

Квартира была до отказа набита мужчинами в белых рубашках, галстуки которых свешивались в зависимости от количества принятого алкоголя. Их жены, обнявшись, раскачивались из стороны в сторону и распевали песни Здравко Колича: «Поезд в Подлугов» и «Апрель в Белграде». Когда поставили кассеты с народной музыкой, всеобщее веселье достигло апогея. Маленькие боснийки кричали и прыгали от радости. Вся квартира в доме номер 9 А на улице Каты Говорусич ходила ходуном. Стипо Билан, отец моего друга Зорана, в ту пору председатель Ассамблеи Боснии и Герцеговины, сумел извлечь пользу из царящей вокруг суматохи и расслабленного состояния Нады Липы, красивой женщины с пышными формами. Он несколько раз ущипнул ее за ягодицы, и сделал это с еще большим удовольствием, когда узнал, что она родом из Биелины. Боснийцы особенно любили женщин из Биелины, поскольку те считались более доступными, чем суровые герцеговинки. Это объясняли тем, что город Бислина располагался на плодородной равнине, тогда как Герцеговина растянулась на пустынных карстовых землях Адриатического побережья, где женственность представляла собой единственную ценность.

Нада Липа, танцуя под музыку, дошла до кухни и сообщила своему мужу, доктору Липе, что председатель Ассамблеи Боснии и Герцеговины щиплет ее за задницу:

— Оставь, дорогая, ему приятно, а от тебя не убудет, — ответил муж своей жене.

Доктор Липа лечил сердце Мурата, но мой отец, несмотря на свое обещание, пытался добиться от него разрешения выпить еще:

— Черт! Доктор, мне нужно выпить еще один бокал. Ведь не каждый день сын женится!

Но врач был своего рода Макаренко в медицине.

— Господу угодно, чтобы ты остановился на одном, Мурат, хотя мужчина и склонен к бигамии, — сказал он. — Но тебе лучше оставить эту сливовицу!

— Тогда дай мне выпить за то, чтобы он не развелся с Майей. Только посмотри, какая красивая у меня невестка! Настоящая куколка!