Борис Фрезинский - Судьбы Серапионов

В 1921 году на конкурсе в Доме литераторов Федин получил первую премию за рассказ «Сад» о тогдашней развороченной жизни провинции; рассказ был написан политически нейтрально, а литературно — без входившей тогда в моду пильняковской расхристанности — «до странности зрелый рассказ, под которым подписался бы и Бунин», как оценил его Замятин [406] Е. Замятин. Новая русская проза // Е. Замятин. Я боюсь. М., 1999. С. 86. . Полонская вспоминала первое появление Федина у Серапионов — он прочел «Сад» и рассказ обсуждали, строго, не щадя самолюбия автора: «Бледное глазастое лицо Федина то вспыхивало румянцем, то бледнело. Несколько раз он пытался возражать, но Груздев, который вел собрание, спокойно останавливал его: „Подожди, Костя, ты скажешь после всех“. Мне приятно было услышать, как Зощенко (его я знала по студии „Всемирной литературы“) как-то смущенно, но решительно сказал: „А мне эта вещица нравится. По-моему, очень поэтично“. Федин был худой, с бледным тонким лицом, с гладко причесанными светлыми волосами. У него были необыкновенно лучистые глаза и умная улыбка. Он единственный из присутствующих снял шинель, прежде чем начать читать, и под нею оказалась аккуратная гимнастерка, хорошо приглаженная к его стройной фигуре» [407] Воспоминания о Константине Федине. М., 1981. С. 49–50. . С того дня Федин стал Серапионом.

Разместившись на «правом», консервативном литфланге (Шкловский говорил про него: «Хороший малый, только традиционен немного» [408] В. Шкловский. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 269. ), Федин оставался трогательно предан всему Братству и в тогдашней автобиографии дружбу с Серапионами назвал радостью. В 1922 году Серапионы часто собирались у него дома [409] Слонимский писал Горькому 9 ноября 1922 г.: «Собираемся у Федина. Держимся крепко» (Неизвестный Горький. М., 1994. С. 145). . Жаркие литературные споры, которые «правый» Федин вел с «левыми» Лунцем и Кавериным, не ослабляли их дружбу. 19 февраля 1924 года уже умирающий Лунц написал Федину из Гамбурга: «Ты единственный из серапионов, к которому я чувствую не только братские чувства, но и сыновьи» [410] Вопросы литературы. 1993. № 4. С. 257. , а Каверин в своей итоговой книге признавался: «Я был влюблен в него, как влюбляются в старшего брата или друга в восемнадцать лет. И действительно, им можно было залюбоваться. Высокий блондин, широкоплечий, стройный, сразу же подкупающий вежливостью, умением подойти к собеседнику, очаровать его, найти его слабые стороны и — тоже из вежливости — притвориться, что он их не замечает… Серьезностью, значительностью так и веяло от каждого его движения, каждого слова» [411] В. Каверин. Эпилог. М., 1989. С. 244–245. . Поздний портрет Федина (с «лицом порочного волка», как припечатал его Солженицын [412] А. Солженицын. Бодался теленок с дубом. М., 1996. С. 185. ) не может заслонить и перечеркнуть каверинского раннего портрета, тем более значимого, что в послесталинские времена Каверин был бескомпромиссным и открытым оппонентом Федина.

В начале 1920-х годов служил Федин в журнале «Книга и революция» и вел этот журнал, пока его не прикрыли; затем работал в издательствах; собирался с духом, чтобы сесть за роман.

Весной 1921 года, после подавления Кронштадтского восстания, Федин вышел из большевистской партии — это самый сильный (и достойный) политический жест его жизни. В позднейшем дневнике он писал об этой поре как о надломе [413] Дневниковая запись 21 октября 1928 г. ( К. Федин. Собр. соч. Т. 12. М., 1986. С. 25). . Его рассказ «Старший комендор» (1921) изображает бессмысленную гибель призванного служить в Кронштадт русского крестьянина.

Летом 1922 года Федин начал работу над первым романом. Серапионы этого романа ждали (Лунц писал Горькому 24 января 1923 года: «Судя по прочитанным отрывкам, это будет превосходная вещь. В Федина я очень верю. Он пишет больше нас всех, медленней всех, но работает верно и твердо… Особенно люблю его спокойный язык без вывертов, хотя в общем, конечно, его манера письма мне чужда» [414] Лица. № 5. М.; СПб, 1994. С. 347. ). В письмах Федина Горькому — вехи этой его работы. 7 апреля 1923 года: «С прошлого лета работаю над романом, который начну печатать не раньше осени. Речь веду о плене в Германии, о революции в уездной России, о том, что видел и что знаю». 16 июля 1924 года: «Этот роман занимает меня целиком вот уже почти два года…. Название его — „Города и годы“. Материал — война и — отчасти — революция. На три четверти роман германский: действие разворачивается в немецком городишке, на фоне обывательского „тыла“. Я до такой степени влез в Германию, что сплошь и рядом не пишу, а „перевожу“ с немецкого, думаю по-немецки и чувствую. Когда перехожу на русскую землю, к русским людям, к русской речи — испытываю непреоборимые трудности: чужой материал!». 7 декабря 1924 года: «В сущности, этот роман — всё, что я мог сказать об изумительной полосе своей жизни и жизни двух народов, с которыми связана моя судьба» [415] М. Горький и советские писатели. Неизданная переписка. Литературное наследство. Т. 70. М., 1963. С. 472, 474, 475, 478. …

Беременная нацизмом Германия изображена Фединым в «Городах и годах» с хорошим пониманием и солидной дозой яда (недаром в 1948 году переиздание романа запретили, чтобы не огорчать немецких товарищей [416] См. запись в дневнике Федина 24 марта 1948 г. ( К. Федин. Собр. соч. Т. 12. М., 1986. С. 163). ); как кажется, немецкие страницы романа русскому читателю были наиболее интересны. Серьезные критики бранили лишь композиционные дефекты книги (да и Федин признавал, что композиция оказалась для него самым трудным). Впрочем, Шкловский, певший потом пылкие дифирамбы поздней бескрылой прозе первого секретаря Союза писателей К. А. Федина, о «Городах и годах» писал так: «Роман цитатен, описания состоят из перечислений, герои не нужны, сюжета нет… Разрезал роман на куски и складываю из него новые романы под Вальтера Скотта, Диккенса и Эренбурга» [417] В. Шкловский. Гамбургский счет. М., 1990. С. 287. . Горький, хорошо относившийся к Федину, написал о романе автору сдержанно: «Интересная книга и сделана интересно», но выразил сомнение: «Не соблазняет ли вас Эренбург, этот нигилист на все руки и во сто лошадиных сил?» [418] М. Горький и советские писатели. С. 480. . (Эренбурга Горький не любил, а его влияние в «Городах и годах» почувствовать можно). Серапионы отнеслись к роману, пожалуй, тоже сдержанно. Тихонов писал Пастернаку в декабре 1924 года: «Константин Федин кончил недавно свой роман „Города и годы“. Роман толстый и почтенный» [419] Из истории советской литературы 1920–1930-х годов. Литературное наследство. Т. 93. М., 1983. С. 671. — и все. Ю. Тынянов, внимательно анализировавший новинки русской прозы, заметил, что прежние вещи Федина давили «душной психологией», «Города и годы» он назвал «романом-хроникой», «любопытной попыткой обновить сюжетный роман на современном материале» [420] Ю. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 161. .