Борис Фрезинский - Судьбы Серапионов

Писатели прозвали его в последние годы «чучелом орла»…

Разумеется, Федин не стал законченным злодеем: долгая цепь предательств не доставляла ему радости. До конца дней в Серапионовские годовщины он с искренней грустью вспоминал друзей юности, он даже, бывало, помогал им в издательских заботах; со столь же искренним вниманием следил Федин за судьбами своих учеников по Литинституту (среди них был и лучший прозаик 1970-х годов Юрий Трифонов). «Память свободной дружбы в свободной „долитературе“ еще долго занимала маленький краешек в этой истасканной компромиссами холодной душе», — написал Вениамин Каверин в емком и желчном портрете Федина [443] В. Каверин. Эпилог. С. 244–257. . Пожалуй, он имел право на эту желчь и потому еще, что в январе 1968 года открыто сказал Федину, что он о нем думает: «Писатель, накидывающий петлю на шею другому писателю, — фигура, которая остается в истории литературы, независимо от того, что написал первый, в полной зависимости от того, что написал второй. Ты становишься, может быть, сам того не подозревая, центром недоброжелательства, возмущения, недовольства в литературном кругу. Изменить это можно только в том случае, если ты найдешь в себе силу и мужество, чтобы отказаться от своего решения» [444] Там же. С. 438–440. .

Такого мужества и такого желания у Федина давно уже не было.

Он жил долго. Болел [445] 30 мая 1971 г. Шкловский писал внуку: «Узнал, что Федин болен раком прямой кишки. Плохие люди тоже страдают, и все мы умираем, узнав тщету дурных поступков, измен и терпенья к себе». (Вопросы литературы. 2002. № 4. С. 289). ; друзья ушли, оставили его; общаться приходилось с литчиновниками. Нескончаемые официальные почести продолжали еще радовать, но, наверное, он все больше ощущал холод — по существу, жизнь давно уже потеряла краски и смысл.

Дарственная надпись К. А. Федина И. Г. Эренбургу на книге: Конст. Федин. «Трансвааль». Рассказы (М.; Л. 1927).

«Дорогому Эренбургу — с дружеской преданностью — Конст. Федин. Россия, зима 1926–27 г.».

Дарственная надпись К. А. Федина И. Г. Эренбургу на книге: Конст. Федин. «Маленькие романы» (М., 1941).

«Илье Григорьевичу Эренбургу — дружески К. Федин. Июнь. 1941».

Николай Семенович Тихонов родился в Петербурге в семье парикмахера, учился в Торговой школе, служил писцом в Морском хозуправлении. В детстве прочел массу книг — страсть к приключениям, географии и истории обуяла его очень рано. Так же рано он начал сочинять, и, наверное, остался бы книжным писателем, если бы не война. В 1914 году Тихонов ушел на фронт, служил кавалеристом. «В походах и боях я изъездил всю Прибалтику, был контужен под Хинценбергом, участвовал в большой кавалерийской атаке под Роденпойсом. От того времени у меня осталась походная тетрадь стихов» [446] Н. Тихонов. Несколько слов о себе. ( Н. Тихонов. Стихи. М., 1961. С. 9). . Весной 1918 года Тихонов демобилизовался; в том же году в «Ниве» появились его первые рассказы (он показывал их Замятину). Оседлая жизнь была не для Тихонова, и осенью он записался добровольцем в Красную армию. Участие в гражданской войне на стороне красных было для Тихонова, человека не политического, продолжением военной службы, и эти две войны в его стихах не различимы.

Главным учителем Тихонова в поэзии был Гумилев; в русской поэзии Тихонов стал продолжателем гумилевских чеканно-романтических традиций [447] Поскольку в сталинское время имя Гумилева упоминать было нельзя, Федин писал о Тихонове: «Он — Денис Давыдов русской поэзии советского времени» ( К. Федин. Собр. соч. Т. 10. М., 1986. С. 133). .

Весной 1921 года вместе с К. Вагиновым, П. Волковым и С. Колбасьевым Тихонов образовал литературную группу «Островитяне». «В Петербурге нас зовут „Островитяне“, — писал он в Берлин Илье Эренбургу, — не по симпатии к англичанам и не потому, что мы живем на Васильевском…. Мы не футуристы, не имажинисты, не „академики“… Ясность, точность, веселый поединок творчества, боксирующего со вчерашним днем — наше сегодня» [448] Дружба народов. 1986. № 12. С. 262. . В тогдашних катастрофических условиях «Островитянам» все же удавалось печататься: с неимоверными трудностями приобретали серую, неважнецкую бумагу, сами на детских санках доставляли её в типографию. Легендарная тихоновская «Орда» была выпущена (в эфемерном издательстве «Островитяне») на деньги, вырученные от продажи двух пар белья и двух седел [449] Н. Тихонов. Моя жизнь // Красная панорама. 1926. № 41. С. 7. .

На первые публикации «Островитян» откликнулся чуткий к литературе Троцкий: «У них слышатся живые ноты. По крайней мере у Тихонова, молодого, свежего, обещающего» [450] Л. Троцкий. Литература и революция. М., 1991. С. 39. . Оставаясь «Островитянами», Тихонов и Колбасьев в ноябре 1921 года пришли к Серапионам [451] Дата предположительная. В рассказанных по радио в 1978 г. воспоминаниях «Устная книга» Тихонов говорил, что приглашение к Серапионам получил в июле 1921 г. как автор рассказа, премированного на конкурсе Дома литераторов ( Н. Тихонов. Собр. соч.: В 7 т. Т 6. М., 1986. С. 29). . Приняли только Тихонова. Он стал последним Братом.

Тихонов тогда соответствовал своим стихам:

Серапионы были от него в восторге. Дадим высказаться многим. 10 февраля 1922 г. Слонимский писал Горькому: «Объявился замечательный поэт — Николай Тихонов. Лучше Гумилева. Вся молодежь ему в подметки не годится. Конечно, он Серапион. И, конечно, Вам будут посланы его стихи. Очень хорошо» [452] «Серапионовы братья» в собраниях Пушкинского Дома. СПб, 1998. С. 154. ; 22 ноября о том же писал Горькому Лунц: «Жаль, что Вы не успели познакомиться с Ник. Тихоновым. Это неоценимый интереснейший человек, а стихи его я считаю событием в нашей поэзии. Совершенно необыкновенный напор, пафос, сила!» [453] Лица. № 5. М.; СПб., 1994. С. 343. Полное признание поэзии Тихонова не мешало Лунцу в письмах друзьям обходиться без пиетета; 30 сентября 1922 г. Лунц писал Н. Берберовой: «Коля Тихонов пьет и рыдает, рыдает и пьет. Безнадежно влюблен и поэтому рыдает. Рыдает и поэтому пьет, пьет и поэтому безнадежно влюблен. Славный парень, хоть и прохвост» ( Л. Лунц. Обезьяны идут. СПб., 2000. C. 280). . 9 октября 1923 года Каверин сообщал Лунцу в Гамбург: «Вообще он чудный малый, Коля, и никто из нас не работает так честно, как он» [454] Новый журнал. Нью-Йорк, 1966. № 82. С. 169. . Наконец, Федин — Горькому. 16 июля 1924 года: «У Тихонова изумительные стихи. Работает он неустанно, добивается, отказывается, идет упрямо и стремительно, как конь. Пастернак, Маяковский уже позади. Он теперь один на поле, веселый и крепкий», и снова, 7 декабря 1924 года: «Я уверен, что Вам пришелся бы по душе Н. Тихонов — действительно, самый мощный поэт наших дней» [455] М. Горький и советские писатели. Неизданная переписка. Литературное наследство. Т. 70. М., 1963. С. 474, 479. . В «Сумасшедшем корабле» Ольги Форш про появившегося у Серапионов Тихонова написано так: «У них был поэт, способный жить бытом пещерного человека, в пробегании пространств с ним мог сравняться верблюд» [456] О. Форш. Сумасшедший корабль. Л., 1931. С. 179. .