Борис Фрезинский - Судьбы Серапионов

Живя в одном городе, Слонимский и Никитин, понятно, не переписывались, но в сентябре 1923 года, вернувшись из поездки по Западу в Питер, Никитин Слонимского там не застал. Вместе со Шварцем Слонимский уехал в начале лета в Донбасс (точнее, в Бахмут), потом вернулся в Питер на короткое время и тогда Л. Харитон написала о нем Лунцу: «Приехал неожиданно, загорелый, пополневший, заявил, что ничего, кроме молока, в рот не берет, что на юге — рай, пишет там в комнате, где галдят 5 Шварцев — и хоть бы что. Ночью лежит в степи и разговаривает на мировые темы: родился поросенок с дефектом. Нужна операция и т. д. … Писал он там много. Когда не стало денег, пошел в „Кочегарку“. Там его узнали по портрету из „Литер. Записок“ [739] Всем Серапионам была посвящена значительная часть № 3 питерского журнала «Литературные записки» за 1922 г. и сразу дали солидный аванс, а потом предложили руководить начинающими писателями. И вот Мишка предпочитает генеральство в Бахмуте прозябанью в Питере». О литературных планах, возникших в Бахмуте, вспоминал Евгений Шварц — это он предложил Слонимскому отправиться в южные края (Шварц родился и провел детские годы в Майкопе): «В июне 1923 года мы с Мишей Слонимским поехали гостить на соляной рудник имени Либкнехта под Бахмутом… Когда пришло время возвращаться в Петроград, Слонимский зашел в редакцию. Чтобы помогли ему с билетом. С железнодорожной броней. И редактор предложил ему организовать при газете журнал „Забой“. И Слонимский согласился с тем, что секретарем журнала останусь я. Мы съездим в Ленинград, вернемся и все наладим. После чего я останусь еще на два-три месяца, а он, Слонимский, уедет и будет держать связь с журналом, посылать материал из Ленинграда. Так мы и договорились. И уехали. И вернулись обратно. К нашему ужасу, старого редактора на месте не оказалось. Новый, по фамилии Валь, худенький, с безумными глазами, маленькой бородкой, с перекошенным от вечного гнева ртом, пришиб нас своей энергией. Он потребовал, чтобы мы, пока собирают материал для журнала, сотрудничали в газете…» [740] Е. Шварц. Живу беспокойно. Из дневников. Л, 1990. С. 181, 579. . Вот с упоминания Валериана Валя, читающего повесть Никитина, и начинается первое письмо Слонимского вернувшемуся с Запада Никитину:

«Коля, Валь тебе кланяется. Валь — это редактор „Всероссийской кочегарки“. Он сидит у себя в кабинете и рычит. Все дрожат, а он читает „Полет“ [741] «Полет» напечатал в 1923 году Воронский в московском издательстве «Круг», которым он тогда руководил. и ему нравится. „Полет“ идет в первом номере и на первом месте. Донбасс рвет на себе одежды от нетерпения прочесть „Три главы из повести“. Зоя — тоже.

Если ты Зою обижаешь — не обижай. Если не обижаешь — обижай. Во всяком случае три червонца я тебе пока выслал. Что будет дальше — об этом знает только контора книгоиздательства „Донбасс“ и метеорологическая станция. Контора жмется, а по Донбассу тайфун. Пыль нестерпимая и нестерпимой силы, что даже Груздева опрокидывает.

В Бахмуте тебе дела бы не было никакого: даже Валь говорит, что женщины бахмутские дрянь! *)— зато на рудниках Илья Груздев [742] И. А. Груздев, узнав об организации журнала «Забой», поехал в Бахмут вместе со Слонимским, однако в газете «Всероссийская кочегарка» его литературные опусы не вызвали большого энтузиазма. Шварц вспоминал: «Свирепый Валь отверг одну за другой статьи Груздева. И в самом деле — академический, литературоведческий тон не шел к газете „Всероссийская кочегарка“. И Миша <���Слонимский> был доволен. И со свойственной ему цикличностью мышления повторял, шагая по комнате задумчиво, примерно раз в десять минут: „Я говорил Илье, что в газете ему делать нечего“…» ( Шварц. Живу беспокойно. Л. 1990. С. 580). завел уже три романа, и на него очередь. Это тебе не Восток и Запад, а Север и Юг. „Рвотный форт“, представь себе, <1 слово нрзб>тут нравится. Я уговаривал, что „Пес“ [743] Рассказ «Пес» вошел в книгу Никитина «Бунт. Рассказы» (М.; Пг., Круг. 1923); был напечатан также в берлинском издании альманаха «Серапионовы братья» (в петроградском издании альманаха «Серапионовы братья» был опубликован рассказ Никитина «Дези»). лучше, а мне не верят. Но „Рвотный форт“, не подумай худого, я тоже рекламирую. Вообще я, к сожалению, честный Серапион. Кстати: сегодня день св. Серапиона. Поздравляю и принимаю поздравления.

В общем через полторы недели приеду. Зое — такие чувства, которые никак нельзя передавать через тебя.

Мл.

21/IX 23 г.

________________________________________

*) Верно — примеч<���ание> секретаря

Верно — секретарь журнала Е. Шварц

Еще одно послание от Слонимского пришло летом 1924 года (почтовый штемпель 9 июня 1924) — тоже с юга:

«Коля! Адрес мой: Геленджик (Черноморская губ.) улица Луначарского дом 8 дача Капуци (угол Кладбищенской).

Скажу прямо: море, горы, жара, а с деньгами — труба. Денег мало. Поэтому: может ли „Ленинград“ [746] Никитин был членом редколлегии тонкого журнала «Ленинград» (выходил до 1925 года), а затем, по возвращении из эвакуации в 1945 году стал членом редколлегии уже другого тонкого журнала под тем же названием (бывший «Резец») до его закрытия в 1946 году. выслать мне аванс? Все, что нужно (скажи, что нужно) — вышлю немедля. Ответь: возможен аванс или нет? Если возможен — буду в восторге.

Зою целуй. Напишу подробней.

Засим в переписке Слонимского с Никитиным наступает двадцатилетний перерыв (во время которого Слонимский сам становится деятелем ленинградских редакций и издательств); к письмам Слонимского мы вернемся, когда речь пойдет о военном времени.

А сейчас еще несколько писательских писем 1923–24 годов из почты Никитина.

Несомненно легкий и общительный характер Никника проявился в его общении с московским писателем Андреем Соболем, человеком трудным, хотя отнюдь не закрытым для других. 29 ноября 1923 года Соболь пишет Никитину: «…У нас все по-старому. Изредка пьем. Приехала Сейфуллина — занятный человек. Шум насчет истории с Есениным и пр. [747] Имеется в виду подготовка товарищеского суда по обвинению четырех поэтов: Есенина, Орешина, Клычкова и Ганина в дебоширстве и антисемитизме. На состоявшемся в декабре 1923 г. суде с обвинениями выступили Д. Бедный и Л. Сосновский; защиту осуществляли А. Эфрос, В. Львов-Рогачевский и А. Соболь. Есенин обвинения в антисемитизме отверг. Четырем поэтам было вынесено «общественное порицание». (см. например, статьи: Дело четырех поэтов // Известия. 12 декабря 1923; Приговор по делу четырех поэтов // Известия. 15 декабря 1923). Волнение умов. Кажется, ущемляют их здорово. А по-моему напрасно. Они вроде стрелочников. Инженеры воровали, а стрелочник виноват. Они под хмельком сказали вслух то, о чем трезво думают 75 % нашей братии. К чему же весь гомон! Я все еще торчу над корректурой [748] Видимо, речь идет об одном из двух сборников рассказов А. Соболя, вышедших в 1923 г.: «Люди прохожие» («Зиф») или «Обломки» («Круг»). , пишу мало. Завидую — ты разъезжаешь» [749] Письма Соболя Никитину: РГАЛИ. Ф. 2575. Оп. 1. Ед. хр. 363. . Зная, что Никитин — в редколлегии журнала «Петроград» (с 1924 г. — «Ленинград»), Соболь присылал ему свою прозу, расспрашивал о возможном гонораре. 26 апреля 1924 года он писал: «Тут новою ничего. Лично у меня дела дрянь — ничего, ничего не пишу, бегаю за червонцем, а он от меня. Мечтаю (понимаешь, воистину мечтаю), как институтка о лете, о том, чтоб хоть на месяц вырваться и хоть один месяц поработать, но боюсь, что и это пролетит, как моя поездка в Питер. Да, видел томик — французские переводы вещей: твоих, Пильняка, Эренбурга и Ремизова. Довольно изящный с виду томик; название такое: „Сцены русской революции“. Живем все по-старому. Пасха на носу, а вот сейчас пишу тебе — мерзну: вечера осенние».