София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

После погружения в воду государь сам вытер длинные вьющиеся кудри неофита и в нескольких приветливых словах поблагодарил аббата Локмана. Заметив, что граф Ш** удалился сейчас же после церемонии, Александр тотчас пошел за ним, милостиво говоря, что это ни на что не похоже, что граф Ш*** не остался у себя, и, заставив его вернуться в гостиную, потребовал, чтобы он сел в его присутствии.

Разговор вскоре коснулся политики. Государь неодобрительно отозвался о перемене министерства во Франции, в значительной степени приписывая его влиянию известной дамы. Выразив свое сожаление по поводу отставки Шатобриана, государь сделал несколько метких замечаний относительно мелочных финансовых взглядов (он так выразился) одного французского министра и г-на Каннинга, которому он тоже не придавал значения [21]. Государь милостиво преддожил нам вернуться в наше помещение в Царском Селе до его отъезда в Сибирь. «Быть может, — прибавил государь, — я могу надеяться, что вы останетесь здесь до моего возвращения и проведете зиму в Петербурге?» Выразив нашу глубокую признательность за столь любезное приглашение, мы принуждены были ответить, что дела графа Ш*** и в особенности его служебный долг требовали возвращения его во Францию. Государь коснулся болезни Людовика XVIII. - болезни настолько серьезной, что опасались за его жизнь «Я, однако, надеюсь, — прибавил Александр, — что воцарение нового короля во всяком случае не вызовет смут во Франции; брат короля любим в стране, и он сумеет проявить должную твердость». Я показала государю присланное мне матерью кольцо, с выгравированным на бирюзе изображением Александра, и прибавила, что она не могла бы придумать для меня более приятного подарка. Государь нашел портрет похожим и сказал, что он очень благодарен моей матери, так как кольцо это сохранит его в моем воспоминании; и он поручил мне передать ей свой привет.

Когда государь сел в коляску, толпа народа огласила улицу радостными криками «Ура!», вызванными, как всегда, присутствием возлюбленного монарха. Государь через два месяца должен был предпринять путешествие в семь тысяч верст для осмотра в Сибири Уральских гор, где недавно были открыты очень богатые золотые прииски. Государь не был знаком с этой частью империи и предполагал посетить все местности своего государства, дабы лично составить себе понятие о благосостоянии своих подданных, о средствах поощрения национальной промышленности, содействия торговле посредством проведения новых дорог, каналов и т. д. Все стремления этого великого государя, все его труды, ночные бдения клонились к одной лишь цели — к счастью пятидесяти миллионов людей.

Накануне отъезда государя я сошла рано утром в парк, чтобы посмотреть на его виды с «башни рыцарей». Вскоре я увидела подходившего с другой стороны государя, который взошел на платформу башни. Я поспешила взять свой портфель и удалиться; но государь последовал за мной в рощу, говоря, что я так скоро бегу, что он едва может догнать меня. Я извинилась, высказав опасение, что обеспокоила Его Величество. Государь сказал мне, чтобы я отгадала, в котором часу он встал. «В четыре часа», — отвечала я. «Нет, в половине четвертого», — возразил Александр. «Я завален работой, — продолжал он. — В эту пору я каждый год предпринимаю путешествие по империи, — и что же! каждый год все спешат покончить все свои дела со мной, как будто мне уже не предстоит вернуться». Какое знаменательное слово! Это было предчувствие. Через год, в ту же пору, Александр предпринял новое путешествие… Из него он уже не вернулся!

Я спросила государя, зная, что рана на ноге его еще открыта, — не пострадает ли его здоровье от такого длинного путешествия. «Нет, — сказал он, — настоящая пора очень благоприятна для путешествия в тех местностях, где сейчас нет дождей, а бывают легкие морозы». Затем государь сказал мне, что моя просьба относительно займа удовлетворена; в то же время он высказал сожаление, что не может исполнить другую мою просьбу. Старший сын графа Ш***, служивший в России с ранней юности, вернее — с детства, очень желал получить место адъютанта при Его Величестве и просил меня походатайствовать за него. Мне очень хотелось устроить это дело, и не зная, насколько оно трудно, я употребила все средства, чтобы достигнуть желанной цели. «Я принужден, — сказал государь, — ответить вам откровенно, как лицу, которое я люблю и уважаю. Я не могу дать молодому человеку, который до сих пор не был на действительной службе, место, считающееся наградой за многолетнюю службу». Я напомнила об одиннадцати годах службы моего пасынка. «Одиннадцать лет, — возразил Александр, — много ли это в сравнении со службой стольких заслуженных офицеров в Польше, полковников, считающих лет двадцать службы, и какой службы? вечно на войне, в ранах и т. д. Все они стремятся получить это место; потому я по справедливости не могу дать его этому молодому человеку. Поставьте себя на мое место; нанести им такую обиду…»

Я умоляла Его Величество стать на мгновение на мое место и простить меня, если я обратилась к нему с неуместной просьбой. Никакая ваша просьба, — сказал он, — не может быть неуместной по отношению ко мне. И он удалился, сказав, что он навестит меня в час пополудни. Войдя ко мне, государь вторично извинился, что отказал мне в моей просьбе. Я воспользовалась этим, чтобы попросить его вспомнить при другом случае о молодом человеке, за усердие которого на службе Его Величества я ручаюсь. По этому поводу государь обратился ко мне с несколькими вопросами, доказывавшими его искреннее участие. Затем Александр соблаговолил одобрительно отозваться о моих сочинениях; и мне очень хотелось ответить ему, что я слишком высокого понятия о его времяпрепровождении, чтобы поверить, что он тратит время на чтение таких пустяков.

Я рассказала государю про маленькую литературную войну, которая из-за него случилась у меня по поводу сочинения, озаглавленного «Воспоминание французского пленника». Эта подробность, кажется, позабавила его.

Когда Александр говорил о своих путешествиях, я сказала ему, что потребуется более года, чтобы объехать его государство через Камчатку; и что намедни граф Ш*** и я строили фантастические планы завоевания Его Величеством Китая, ради округления империи. По правде сказать, я заговорила об этом слишком издалека, — чтобы коснуться бедной Греции, о которой уже все позабыли.

«О, моя империя и так чересчур кругла, — ответил государь, — и ваша мысль очень неполитична. Россия и так слишком обширна: большие расстояния между губерниями замедляют сообщение. Условия эти тормозят укрепление общего порядка, который сильно от них страдает». Государь заговорил затем о революции, только что разразившейся в Португалии. Я позволила себе заметить, что движение это нельзя не приписать английской политике. Государь ничего не ответил, но сделал утвердительный знак головой. Во время разговора сын мой, находившийся в галерее, каждую минуту приотворял дверь гостиной и убегал, как только я звала его. Государь уверял, что малыш с нетерпением ждет его ухода, чтобы одному пользоваться обществом своей мамы. Я пошла за ним и поставила его на стол около Его Величества, который поцеловал его и убеждал меня дать ему развиваться на свободе, не прибегая к каким-либо принуждениям. Бедный государь! Как он любил детей и как он был бы счастлив, если б его собственные дети остались в живых [22]. Я не преминула с благодарностью упомянуть о милостивом отношении ко мне Их Императорских Величеств и сказала, что я вижу в этом новое доказательство благосклонной снисходительности ко мне Его Величества. «Вы всем обязаны лишь самой себе, — отвечал государь, — императрицы, прежде чем видеть вас, уже знали вас с самой хорошей стороны».