София Шуазель-Гуфье - Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

У меня на столе стоял огромный ананас, присланный мне государем, который ежедневно посылал знакомым дамам в Царском Селе корзинки со всякого рода фруктами, — с персиками, абрикосами, мускатным виноградом и т. д. Говоря о красоте теплиц Ее Императорского Величества и особенной любви к цветам императрицы-матери, я прибавила, что Ее Величество воспитывает юные растения гораздо более интересные, чем прекраснейшие цветы в ее садах.

Александр понял мою мысль и ответил, что основанные императрицей воспитательные заведения для девиц имели громадное влияние на исправление нравов и принесли огромную пользу всем классам петербургского общества. Государь обожал свою августейшую мать; впрочем, он питал самую нежную и деятельную любовь ко всем членам императорской семьи, в особенности к своим братьям, и старался предупреждать все их желания; в свою очередь, императорская семья обожала его.

Государь расстался со мной, отправляясь обедать в Павловск, к императрице-матери. Прощаясь со мной, он сказал: «Теперь вы возвращаетесь во Францию; когда же мы можем надеяться вновь увидеть вас? Вы теперь убедились, что путешествие в Петербург — это пустяки». Зная, что Его Величество предполагает быть в будущем году в Варшаве, я ответила, что употреблю все старания, чтобы приехать в это же время в Варшаву и иметь счастье приветствовать Его Величество. Он, по-видимому, остался доволен ответом. Государь — особенно в то время — не любил расставаться с людьми, к которым он относился благосклонно, — с мыслью, что он уже больше не увидит их. Это имело связь со словами, которые он сказал мне за несколько дней перед тем: «Когда я уезжаю, все думают, что я уже больше не вернусь». Я хотела поцеловать у него руку в ту минуту, как он удостоил протянуть мне ее, но он поспешно отдернул руку, говоря, что мы — такие старые друзья, что можем поцеловаться.

Я проводила государя до галереи, выражая ему пожелания счастья, о котором я постоянно молилась. При слове «счастье» Александр сделал движение, как будто он в него уже не верил; печальное выражение его болезненно поразило мое сердце и никогда не изгладится из моего воспоминания… Он удалился… и мне уже не суждено было еще раз увидеть его!

Нет сомнения, — и многие это подтвердили, что у Александра задолго до смерти были роковые предчувствия [23]. В то время граф Ш*** и я приписали проскользнувшее у него выражение грусти горю, которое Его Величество только что испытал, горю, которое его великая душа старалась превозмочь, т. е. скрыть наружные его проявления, но которое тем не менее тяжко легло на его сердце: он только что потерял свою дочь, — дочь, не признанную им, которая носила имя своей матери… Эту привлекательную молодую особу семнадцати лет привезли в чахотке из Парижа в Петербург, — наперекор мнению докторов и по совету нескольких шарлатанов-магнетизеров, предсказавших ей долгую жизнь, здоровье и замужество. Уже умирающая, она была обручена с графом С***, который магнетизировал ее согласно указаниям парижских ясновидящих. Когда прибыло заказанное в Париже великолепное приданое (стоившее 400 000 франков), юной невесты уже не было в живых.

Похоронные принадлежности, надгробный венок — заменили блестящие туалеты и венец, предназначенные для брачного торжества… Государь узнал об этом печальном событии во время парада. Он сразу страшно побледнел; однако он имел мужество не прерывать занятий и только обмолвился знаменательной фразой: «Я наказан за все мои прегрешения».

Кто же утешал Александра в этом горе? Утешителем его явился ангел — Елизавета!.. Удрученная потерей собственных детей, она полюбила эту молодую девушку; и когда, гуляя, императрица случайно встречала ее еще ребенком, она прижимала ее к своей груди и в детских чертах ее печально старалась отыскать сходство с тем, кого она обожала. По возвращении государя из поездки в военные поселения одна знакомая ему дама спросила, хорошо ли Его Величество чувствует себя после этого путешествия. «Да, — отвечал государь, — телом я здоров; но что касается духовного моего состояния, я все страдаю, и горе мое тем сильнее, что я не могу проявлять его». При этих словах глаза его наполнились слезами, которые он поспешил отереть. Государь часто один отправлялся на могилу дочери. Он воздвиг ей памятник в церкви Св. Сергия, в Петербурге.

Накануне отъезда Его Величества генерал Уваров принес мне от имени своего августейшего повелителя великолепную бриллиантовую брошь. Я сказала, что государь, без сомнения, забыл, что он уже сделал мне подарок по случаю крестин, поэтому я не считаю возможным принять этот дар. Но генерал уведомил меня, что мой отказ вызовет неудовольствие государя. Я не посмела больше настаивать. В этот день перед моим отъездом из Царского Села императрица Елизавета дала мне прощальную аудиенцию. Государыня приняла меня с обычной своей мягкой приветливостью; она так умела соединять в беседе достоинство царицы с обаянием умной женщины! Говоря со мной, она коснулась путешествия государя, и голос ее принял, как мне показалось, еще более мягкую интонацию, когда она говорила: «Надеюсь, что это путешествие принесет пользу государю». — Свидание это было короче предшествовавшего, так как императрица принимала также в этот день министров и свиту Александра. «Надеюсь, — сказала государыня, — что ваши дела или семейные отношения побудят вас вскоре возвратиться в наши края». Затем, по своей чрезвычайной доброте, она соблаговолила выразить сожаление, что я уезжаю. Когда Елизавета встала, я умоляла ее прогнать меня, так как сама я была не в силах оставить ее, я сказала, что почтительная привязанность, которую я испытываю к ней, перешла ко мне по наследству от моей тетушки, княгини Радзивилл, и что я сохраню ее во всю мою жизнь. Елизавета выразила мне сожаление по поводу кончины тетушки. «Она была такая добрая, — сказала она, — такая милая!» Государыня ни разу не дозволила мне поцеловать у нее руку, хотя я говорила, что мной руководит столько же привязанность к ней, как и уважение, и она повелела мне поцеловать ее. Я уже не надеялась еще раз увидеть это ангельское существо, когда на следующий день, через час после отъезда государя, оставившего Царское Село в шесть часов утра, мы увидели, гуляя с графом Ш*** по большой аллее, даму, легко одетую, несмотря на свежую погоду, изящную и покрытую вуалью. Она шла с дамой, которую я тоже не узнала. Граф Ш*** сказал мне: «Это императрица Елизавета!» — «О нет! — возразила я, — вы знаете, что она в этот час никогда не гуляет, особенно пешком». Я едва договорила эти слова, как дама направилась к нам, и когда она подняла вуаль, я узнала государыню. Она соблаговолила вновь обратиться к нам с милостивыми словами и сказала графу Ш***, что она очень рада случаю проститься с ним; при этом государыня выразила сожаление, что мы не можем продолжить наше пребывание в Царском Селе. Говоря об отъезде государя, она сказала: «Сегодня погода более сносная, но вчерашний день был ужасен». (В тот день дождь шел беспрерывно). Уверяли, что императрица Елизавета уже не любила Александра, но я убеждена в обратном. Несколько вырвавшихся у нее слов, ее голос, звучавший особенно нежно, когда она говорила о нем, — все доказывало мне, что я не ошибаюсь. Притом, было так много чувства в столь простых словах ее: «Вчерашний день был ужасен…» Елизавета думала о следующем дне! Наконец, смерть Елизаветы доказала, что она никогда не переставала любить Александра, так как она не могла пережить его, и что все ее надежды, так же, как и единственное желание, заключались в том, чтобы соединиться с ангелом, которого она оплакивала.