Ульрика Кесслер - Ричард I Львиное Сердце

Поэтому не следует удивляться, что в письмах Ричарда отсутствуют упоминания о Египте, поскольку проект до последнего момента держался в тайне, да и официальные сообщения не всегда выполняют чисто информационные функции. В марте 1193 года в германском плену для Ричарда не было ничего важнее, чем укрепить веру в свое скорое возвращение, и с этой целью он даже потребовал корабль со своим капитаном, хотя наверняка знал, что до выплаты выкупа его никуда не отпустят. Когда он 6 августа 1191 года, вскоре после отъезда Филиппа, писал домой, что на следующую Пасху непременно будет дома, то наверняка преследовал этим цель расстроить планы заговорщиков. Когда 1 октября он сообщал аббату Клерво, что после Пасхи он никак не может задерживаться в Палестине, следует принять в расчет, что главный смысл письма состоял в том, чтобы поторопить орден цистерцианцев с предоставлением денег и воинов. Через несколько дней он ставит, по крайней мере, генуэзцев в известность о своих египетских планах на ближайшее лето. Значение этих писем не в том, что они должны были выглядеть целенаправленными сообщениями о продолжительности крестового похода, но в определенных попутных замечаниях. «Infra viginti dies post Natale Domini speramus recuperare sanctam civitatem Jerusalem» [99] «В январские дни после Рождества Христова надеемся завоевать святой город Иерусалим» (лат.). , — пишет Ричард 1 октября 1191 года домой. Это значит, что только в январе следующего года он надеялся «отвоевать» Иерусалим, тогда как нам известно, что еще перед началом интенсивных дипломатических сношений с аль-Адилом он решил не предпринимать осады Иерусалима текущей осенью. Из письма аббату Клерво явствует, что Ричард с самого начала понимал острейшую проблему Святой Земли — острую нехватку поселенцев. Аргумент о том, что нет смысла брать Иерусалим, если его невозможно будет удержать, приводит Амбруаз по поводу первого отхода от Байт-Нубы, но Ричард знал его еще до выступления крестоносцев в направлении Иерусалима. После выполнения цели паломничества — взятия святого города — предполагалось, что армия крестоносцев будет тут же распущена, значит, Салах ад-Дину необходимо было лишь подождать, пока крестоносцы уплывут, и тогда можно было бы вновь овладеть городом. Но не только бессмысленность чисто временного успеха говорила против осады, — ответственным лицам казалось в высшей степени невозможным добиться такого успеха. Существенным отличием от ситуации, имевшей место во время первого крестового похода, в ходе которого был завоеван Иерусалим, было то обстоятельство, что тогда в окрестностях города не было мусульманского войска и удерживать в своих руках дороги, связывавшие Иерусалим с побережьем, не приходилось. Прежде всего последнюю проблему невозможно было устранить с помощью храбрых деяний, ограниченных сил не хватало, чтобы обеспечить безопасное движение по дорогам. Как свидетельствует Баха ад-Дин, Салах ад-Дин не скрывал своей цели — лишить христианскую армию снабжения всем необходимым, и руководителям крестового похода это было хорошо известно. Насколько реальной стала угроза голода, показало зимнее отступление: из-за сырости приходило в негодность подвезенное продовольствие, и в ход пошли вьючные животные. Совершенно без содействия Салах ад-Дина при возвращении армии крестоносцев к побережью христианам пришлось пережить голодную неделю, поскольку из-за бури в море корабли с провиантом не могли подойти к берегу. Это показало, что без надлежащего подчинения соседних государств содержать армию внутри страны невозможно. Летом здесь почти не было воды — вдобавок к сезонной засухе Салах ад-Дин еще и засыпал все колодцы вокруг города; — что делало его осаду невозможной. Казалось, словно само время похода на Иерусалим было избрано именно с таким расчетом, чтобы нагляднее продемонстрировать армии причины, препятствующие осаде города. Может быть, Ричард таким образом и обманул армию — дважды пробуждая в ней радужные надежды и столько же раз разочаровывая ее. По меньшей мере, так это выглядит со стороны. Но разношерстная армия крестоносцев не была армией наемников, которой легко приказать, и страстное желание совершить паломничество в Иерусалим не подчинялось доводам разума. В этой ситуации Ричард проявил себя гениальным полководцем, которому досталась армия мечтателей, религиозный фанатизм которых к тому же еще и подогревался группой подстрекателей. Это был конфликт между профессионализмом, с одной стороны, и дилетантством, усугубленным интриганством, с другой.

Остается рассмотреть еще один принципиальный вопрос, а именно, повлияли ли на решение Ричарда воздержаться от осады Иерусалима враждебная позиция Конрада Монферратского и обструктивизм французов. Хотя названные причины отказа от этой цели представляются вполне достаточными, тем не менее, теперь самое время проанализировать интриги внутренних недругов в то время и взглянуть на них в связи с данным решением Ричарда. По свидетельству Амбруаза, перед вторым отходом от Баит-Нубы Ричард заметил: ему хорошо известно, что не только в Святой Земле, но и во Франции есть люди, которые только и ждут того, чтобы он впутался в такую авантюру, как осада Иерусалима, и опозорился навеки. И действительно, все происходящее в Святой Земле планомерно использовалось французами в клеветнических целях, и тут большую помощь Филиппу оказывали высшие французские военачальники. При этом клевета и сплетни как нельзя лучше отвечали потребностям Филиппа. Особую роль в этой кампании играл кузен Филиппа, епископ Филипп Бовэский. Этот не в меру воинственный муж впервые появляется перед нами в 1188 году в качестве врага Анжу во время нападения французов на Нормандию, затем мы слышим, что он был одним из посланников Филиппа, который в грубой манере передал Ричарду на Кипре приказ Филиппа прекратить завоевание острова. Уже с самого начала крестового похода он исполняет функции связного между французами и монферратской партией, а осенью 1190 года он венчает Конрада с Изабеллой, выставляя себя уже вовсе в неприглядном свете. Вероятно, он также находился у смертного одра Конрада и принимал самое деятельное участие в первых попытках расследования его убийства. После возвращения из крестового похода епископ, должно быть, действовал в качестве агента Филиппа по распространению клеветы против Ричарда на территории Германии. Показательнее этих утверждений является та потребность в мести, которую испытывал по отношению к нему Ричард, и то, каким образом он удовлетворил ее впоследствии. Когда в ходе одной военной операции воины Ричарда поймали епископа Бовэского, Ричард приказал приковать его крепкой цепью, и сколько бы ему не предлагали денег, и кто бы не просил за него, — не помогло даже заступничество королевы-матери — он наотрез отказался освобождать ненавистного епископа. На волю Филипп Бовэский вышел только после смерти Ричарда.