Ульрика Кесслер - Ричард I Львиное Сердце

Так что, когда мы слышим о происках французов и о распускаемых ими слухах, необходимо, помимо герцога Бургундского, иметь в виду еще и этого родственника и доверенное лицо Филиппа. Слухи вокруг смерти Конрада и обвинения в предательстве Ричарда на Святой Земле появились, надо полагать, несколько позднее, в связи же с общей стратегией крестового похода — поскольку подобного союзника иначе как фактором риска назвать нельзя — мы рассмотрим здесь только те измышления, которые по двум различным поводам обвиняли Ричарда в покушении на жизнь Филиппа. Вскоре мы услышим, что и английские летописцы передают ложные слухи, но они при этом не только не опускаются до такой злобы — ни один английский источник не утверждает, что Филипп злоумышлял против жизни Ричарда, — и не занимаются распространением заведомо ложной информации. К тому же это все же второстепенные источники, которые не особо и информированы, так что их можно скорее заподозрить в неумышленном заблуждении, чем в преднамеренной фальсификации. О французских и профранцузских источниках, напротив, учитывая их подобную целевую установку, можно с полным основанием сказать, что они сознательно распространяли дезинформацию.

Начнем с тех сообщений, — будь то факт, будь то слух, — в которых Ричарда обвиняют в болезни Филиппа в лагере под Аккой. Ни в одном источнике не упоминается то, что достоверно установлено, а именно, что в это время Ричард не только сам был болен, но и болел серьезнее, чем Филипп. Ригор и Гийом Бретонский, соответственно придворный лекарь Филиппа и его духовник, являются теми официальными французскими хронистами, которые усматривают здесь начало якобы будущей мести Ричарда. Но, как мы уже знаем, Филиппу нужна была не только уважительная причина, оправдывающая его поспешный отъезд домой, но и, прежде всего, повод для развязывания войны против Ричарда в его отсутствие. Для этого недостаточно было общей «измены христианству» — требовалось инкриминировать Ричарду тяжкое преступление, против него самого, его сюзерена. Так, у Ригора мы читаем, что, с одной стороны, Филипп был тяжко болен, а с другой, сильно мучился подозрениями по поводу обмена дарами между Ричардом и Салах ад-Дином. При этом осторожный автор, однако, отмечает, что тень подозрения на Ричарда бросил не кто иной, как сам Филипп. Определеннее высказывается Гийом Бретонский в своей Chronica: из-за обмена подарками между Ричардом и Салах ад-Дином у Филиппа зародились против него подозрения. После этого он сильно заболел. «Поскольку, как поговаривали, он вкусил яда, поднесенного ему изменником». Этот же автор в Philippidos утверждает, что бытовало мнение — и никогда этот слух не умолкал, — что болезнь Филиппа была вызвана ядом. Кто же из подозрения сделал доказанную вину, было известно не только англичанину Вильгельму Ньюбургу, об этом слышал и Жильбер Монский, и, возможно, еще в ту пору, когда в качестве посланника Бодуэна Хеннегауского находился осенью 1191 года при дворе Генриха VI в Верхней Италии, где он узнал о смерти 1рафа Фландрского под Лаской: «Поговаривали, что смерть его ускорил с помощью яда король английский». Новый оттенок версии об отравлении придают тексты группы источников Эракл-«Эрнуль», 414в которых, хотя и без упоминания имени Ричарда, говорится о том, как перед своей смертью граф Фландрский раскрывает заговор против себя. И злоумышленник никак не мог больше отрицать свою вину. Наиболее важные из редакций Эракла на этом месте останавливаются особенно подробно: в результате раскрытия направленного против его жизни заговора и непосредственно из-за возникших на этой почве переживаний, Филипп тяжело занемог. И наконец, и это, пожалуй, самый ценный реквизит всей кампании — в самый разгар болезни из тьмы является злой гений. Но, прежде чем совершить коварное убийство, он лицемерно справляется у Филиппа о его здоровье. Совершенно в духе шиллеровского Франца Моора из «Разбойников», который хотел сразить тело, убивая душу, — «laide felenie fix cele» [100] «Гнуснейшее преступление под небом» (старофр.). , говорит источник — Ричард сообщает Филиппу о смерти его единственного сына, Людовика. А перед этим автор выразительно описывает его раздумья о том, как бы так подстроить, чтобы свести французского короля в могилу, «sans metre en lui main» [101] «Не прикладывая собственной руки» (старофр.). . Да и о мотивах этого трюка негодяя нам сообщается. Вновь всплывает история с Алисой. Из-за нее и из-за того, что переманил под Аккой людей Филиппа к себе, Ричарда якобы терзали угрызения совести. Но распространитель слухов и автор этой версии не одно и то же лицо. У Эракла, собственно, далее говорится, что Филипп после этого, естественно, заторопился домой, но по пути сделал остановку в Риме, чтобы сообщить святому отцу, — нет, не о том, что мы только что прочли, — а о том, что ему пришлось вернуться из-за неожиданно открывшегося наследства графства Фландрского. Точно в том же ключе звучит история о яде и заговоре у реймского менестреля XIII века. Совершенно излишне говорить, что подобные измышления не могли ходить в лагере под Аккой, поскольку участникам осады было известно о болезни самого Ричарда, да и сама подобная болезнь не могла рассматриваться ими как нечто особенное. Следовательно, речь идет о выдумках задним числом. Что касается последнего слуха, то можно попытаться определить примерное время его возникновения, опираясь на сведения о перенесенной четырехлетним французским наследником болезни. Ригор пространно описывает религиозную церемонию возложения святых даров на чрево смертельно больного дизентерией наследника, сообщая, что болезнь началась 23 июля 1191 года. С этим согласуется рассказ о болезни Людовика в августе в Chronica Гийома Бретонского. Следовательно, в Святой Земле узнать об этом могли лишь в начале осени, когда Филипп уже давно был на пути домой. Но для выдумавшего эту историю подобные детали не имели значения — ему было достаточно приблизительного совпадения по времени болезни отца и сына. В армии Ричарда подобная басня не могла получить широкого хождения, но то, что она возникла еще во время крестового похода, сомнения не вызывает. Указание на то, что этот абсурдный слух не был измышлением описывающего старину хрониста, а актуальным пропагандистским оружием, можно обнаружить по одной из спонтанных реакций Девиза. Поскольку его информированность не простиралась далее 1192 года, свою историю крестового похода он скорее всего писал сразу же после того, как Ричард очутился в плену. В связи с возвращением Филиппа из крестового похода он пишет, что якобы в шатер французского короля принесли подметное письмо из Франции, в котором сообщалось о безнадежной болезни наследника, что дало французскому королю долгожданный повод для возвращения домой.