Роза Эпштейн - Книга Розы

– Уж больно Роза хорошая.

И месяца через четыре приходит к нам Серенко и говорит:

– С завтрашнего дня, Роза, выходишь к дежурному по станции оператором.

– А я сумею?

– Сумеешь, но дежурства два попрактикуешься.

Оператор ведет учет поездов: сколько поездов прошло, их номера, количество вагонов. Натурный лист, в который все записываешь, – большая книжка на ту и на другую сторону – на четное и нечетное направления.

Я сразу спросила у Серенко:

– А сколько хлеба там положено?

Он улыбнулся:

– Ты остаешься младшим стрелочником по штату, и твои восемьсот граммов с тобой будут.

Я тогда посчитала это несправедливым. Со мной работала молодая женщина, которая значилась оператором и получала 650 граммов, а я – 800. Мне стало стыдно. Пошла к заместителю начальника станции:

– Вы знаете, товарищ Ратовский, конечно, мне жалко, но ничего не сделаешь. Оля получает шестьсот пятьдесят граммов хлеба, а я восемьсот.

– Так чего тебе, мало что ли?

– Нет, наоборот.

Ратовский посмотрел на меня внимательно и отправил:

– Иди, работай!

Тогда я отцу рассказала про такое неравенство. Отец меня поддержал, а Берта стала кричать:

– Что ты лезешь в эти дела? Дали – бери!

Но отец не согласился с ней и посоветовал:

– Нет, Роза! Ты сказала Ратовскому, а теперь еще скажи Серенко. Чтоб тебя никто не упрекнул.

Это потом я узнала, что такое «подснежники». В парткомах у нас кто сидел? Слесари да токари. И получали за слесаря и токаря, которые работали в грязи и чаду.

Дежурным по станции был Михеич – мужик грамотный, умница невозможный, но пьянь. Когда я с ним работала оператором, он придет утром, разбросает станцию: это туда, это сюда. Мне даст заданий сорок и уходит. Вышел и пропал. Поезд прибывает, запрашивает путь. Но я не имею права принять поезд. Я же оператор, а не дежурный по станции. Тогда включаю посты – первый, второй, пятый – всех, кто участвует в приеме поезда:

– Девочки, тут вот Наманган запрашивает. Какой у нас путь свободный?

– А что, Михеича нет?

– Да он сейчас придет, – говорю.

– Все понятно. Роза, не беспокойся, у нас четвертый путь свободный. Будем гонять только по четвертому пути с Намангана. Все сделаем!

– Пожалуйста, девочки! Только никому не говорите, ладно?

Михеич утром часов в пять приходит, посмотрит по моему журналу, сколько поездов отправила, сколько приняла:

– Корова, ты чего это сюда приняла этот поезд? Ты его должна была туда принять. А почему?

Я соображала быстро:

– Сюда надо было принять потому, чтобы потом уже не переставлять его. А тут пришлось вторую маневру делать.

– Вторую маневру! Корова! Думать надо.

Меня так это обижало. Где поплачу, где проглочу.

Обидит он меня, а я отойду в сторону и сглотну. Когда водой горячей запью обиду в кубовой. Оператором проработала месяца два. И опять приходит начальник станции и интересуется у Михеича, как новенькая справляется.

– Нормальная девка, – говорит Михеич. – Ей бы еще жениха хорошего.

Тогда Серенко направляет меня на новый участок:

– Роза, пойдешь в списчики.

Я уже знала, кто такие списчики. Вот идет поезд с сокращенной скоростью, допустим, три километра в час. А на этот поезд нужно заполнить натурный лист. С первого вагона записываешь до последнего. Берешь железку, на нее натурный лист, на него копирку и на копирку другой лист. И вот я пишу. А когда дошла до последнего вагона, то передаю натурный лист главному кондуктору, который стоит на тормозной площадке последнего вагона. Бывает так – прошел вагон, какую-то цифру не дописала, но не побежишь назад – уже следующий вагон наступает. Уже надо этот номер вагона писать. В паре со мной Сильва работала. Она один поезд списывала, я другой. Посетую:

– Сильва, я три номера не дописала.

– Х… с ним! Допишут, найдут – был бы вагон.

Когда мы с Сильвой работали, она предложила как-то:

– Давай поспим.

Между поездами у нас два с половиной часа. Но в то время заснешь на посту – засудят. Я не согласилась:

– Нет, я не буду. А ты хочешь – спи.

– Да посмотри, у тебя уже глаза слипаются. А нам еще сколько поездов писать! – продолжила уговоры напарница.

– А где ж ты ляжешь поспать? На путях – тебя прирежут.

– Идем, я знаю место.

И привела меня в конец перрона, где лежала перевернутая ванна. Мы приподняли ее, подложили два кирпича с одной стороны, два кирпича – с другой.

– Лезь быстрей! – скомандовала Сильва.

Дни в Коканде жаркие, а ночи холодные. Прижмемся друг к другу, согреемся. Но Сильва предупреждала кубовщицу:

– Смотри, как только объявят поезд, ты нас разбуди. Постучи по ванне.

Кубовщица знала, где мы спали. Но, когда подметала перрон, то мусор заметала под эту ванну. И вот я вылезла оттуда – кошмар – вся в пыли, в грязи. Стала ругаться на тетку. А она говорит:

– Куда ж я мусор вынесу?

– Как же мы выйдем отсюда к людям? – возмущаюсь я.

А Сильва, стерва, не унывает:

– Какая проблема? Умыла рожу? Ну и пошли писать.

Сильва же однажды предложила и дельное:

– Роз, давай знаешь, что сделаем. Ты пишешь первый вагон, я – второй, ты – третий, я – четвертый. То есть через один вагон. Тогда мы успеем. Раз мы успеем, то отдаем кондуктору два натурных листа. Они их потом совместят на стоянке.

– Надо у начальника станции спросить, – говорю.

– Какого ты черта будешь ходить к начальнику станции?

– Но это ж нарушается технология. Так нельзя.

– Сиди и не гавкай. Давай попробуем, – настаивала на своем Сильва.

Короче, этот наш метод приняла вся Ташкентская железная дорога. В газете «Ташкентский железнодорожник» рассказали про него. Правда, меня не назвали, написали: «Сильва со своей списчицей Розой».

К этому времени я практически хорошо знала работу дежурного по станции. Потому что Михеич постоянно смывался, а я постоянно выполняла его работу. Стрелочники ко мне доброжелательно относились, слушались меня, никаких заторов не возникало, и о том, что Михеич постоянно пропадал, начальник станции ничего не узнал. Про меня как про дежурного по станции теперь говорили:

– Розка, ты у нас шишка на ровном месте.

Так и начался мой путь в профессию железнодорожника. Начальник станции Серенко не обманул, когда пообещал сделать из меня хорошего движенца.

Все это время, пока мы жили в Коканде, я, переживая за зятя Анатолия, ходила к военкому и просила узнать, где он и что с ним? Беллка с Фенькой меня ругали, чтоб не высовывалась. А я уговорила как-то отца пойти со мной в военкомат и вытащить из кармана партбилет, где значится стаж в Компартии с 1918 года. Это помогло подтвердить мое ходатайство об Анатолии Соболеве. Сыграло роль и то, что два брата Анатолия были в Коканде знатными людьми. А его сестра, врач-фронтовик, организовала санитарный поезд.