Мария Кашуба - Георгий Конисский

Теология и наука, вера и разум — извечные противники, в XVII–XVIII вв. они сталкиваются особенно часто. Церковь, еще довольно сильная, не желает уступать своих позиций в объяснении мира. Ученый же, занимающийся исследованием природы, обязательно приходит к осознанию противоречия науки и религии. Но бороться с еще влиятельной тогда религией не так-то просто. Поэтому М. В. Ломоносов предлагает приемлемый выход: оставить церкви для объяснений Священное писание, а «весь видимый мир сей» отдать в ведение науки. Разделив сферы влияния, ученый обеспечивает себе свободу исследований и экспериментов. Без такого разделения наука в России не могла далее развиваться.

Уже в XVII, а особенно в XVIII в. передовая отечественная научная общественность оживленно интересуется прогрессивной мыслью Западной Европы. Поездки выпускников учебных заведений за границу с целью усовершенствования образования, знакомство с произведениями западноевропейских ученых, которые уже в XVII в. имелись в библиотеках учебных заведений и частных лиц (см. 35), обусловили тесные взаимосвязи отечественной и западно-европейской науки и культуры. Открытие в России Академии наук и приезд сюда видных ученых — Эйлера, Вольфа, Бернулли и других в первой четверти XVIII в., энциклопедическая ученость М. В. Ломоносова — все это способствовало усилению контактов в сфере науки и расширению знаний. Благодаря деятельности Ломоносова и его сподвижников — членов Российской Академии наук — уже в первой половине XVIII в. отечественная наука завоевывает себе в Европе высокий авторитет. Этому способствуют и общественно-политические условия развития отечественной науки. В XVIII столетии Россия превращается в одно из могущественных европейских государств. Она встает на капиталистический путь развития, чему во многом способствовали реформы Петра I, направленные прежде всего на развитие национальной экономики и культуры. Большое развитие получают в это время науки, и особенно астрономия. Проникновение науки Нового времени было для России настоящим революционным актом — таким, каким для Западной Европы было в свое время учение Коперника. «Революционным актом, которым исследование природы заявило о своей независимости и как бы повторило лютеровское сожжение папской буллы, было издание бессмертного творения, в котором Коперник бросил — хотя и робко и, так сказать, лишь на смертном одре — вызов церковному авторитету в вопросах природы. Отсюда, — пишет Ф. Энгельс, — начинает свое летосчисление освобождение естествознания от теологии… Но с этого времени пошло гигантскими шагами также и развитие наук…» (1, 347).

Развитие естественных наук в России привело к тому, что в отечественной философии первой половины XVIII в. утверждается вера в силу человеческого разума. Ученые делают решительный шаг к отмежеванию человеческого разума от религии, требуют научно обоснованного и базирующегося на опыте знания. Церковь принимает такое отмежевание, допуская, что природа, Вселенная — это книга, где бог показал свое величие, и люди обязаны его познать; другая сфера — мир социально-этических ценностей, область проявления божьей воли. Такое положение способствует внедрению в отечественную философию деистической системы мира. Наука превращается в могущественную основу мировосприятия.

Деистическую систему признают не только ученые-естествоиспытатели, занимающиеся научными экспериментами, но и те, кто, имея высокий духовный сан, проявляет глубокий интерес к науке своего времени. Среди таковых — сподвижник реформ Петра I Феофан Прокопович (до переезда в Петербург был профессором Киево-Могилянской академии), страстный проповедник просвещения Илья Копиевич, пылкий последователь нововведений Прокоповича Георгий Конисский, преподаватель академии в Вильно Томас Жебровский и его коллега Яков Накционович. Эти деятели отечественного просвещения способствовали тому, что в учебных заведениях Москвы и Киева, Вильно и Петербурга вместо догматической христианской философии уже в первой половине XVIII в. господствующими философскими учениями становятся учения Вольфа и Декарта. Укоренению деистической системы способствует также вера в могущество науки. Идея отчужденности человека от мира уступает место признанию неограниченных возможностей человека, вооруженного истинным знанием. XVIII век решительно выступает против авторитаризма, — главной задачей считается поиск доказательств не в тексте Священного писания, а в природе. Об этом выразительно пишет В. Татищев: «В делах философских или естественных не потребно никакое от письма доказательство, зане оно само собою, т. е. природными обстоятельствами, утвердиться должно» (цит. по: 36, 75). Научная истина ставится выше не только авторитета Священного писания, но и авторитета самого «главы философов», Аристотеля. Ф. Прокопович, Г. Конисский и другие профессора философии решительно заявляют, что они следуют истине, а не Аристотелю.

В учебных заведениях того времени высоко ценится философия Вольфа. Дуализм Вольфа, где «естественная теология», тесно переплетенная с телеологией, объединяется (особенно в физике) с рядом принципов механистического материализма, находит благодатную почву в отечественной философии. Во времена, когда уже невозможно было игнорировать науку и нельзя было еще полностью отказаться от догм религии, особенно в академических философских курсах, эклектическая философия Вольфа становится определенным выходом из этой противоречивой и сложной ситуации.

Нет сомнения, что на академическую, профессиональную философию большое влияние оказали также успехи отечественного и западноевропейского естествознания. В академических философских курсах Киево-Могилянской академии живой интерес к естественнонаучному знанию, к точным наукам закладывает уже в начале XVIII в. Ф. Прокопович. Он первый читает своим слушателям курс математики, состоящий из арифметики и геометрии. В это же время в Петербурге появляются первые прикладные учебники: «Арифметика» Магницкого, «Курс навигации» Мордвинова, «Приемы циркуля и линейки» и другие; преобладает увлечение математикой, свойственное эпохе классической механики.

Под влиянием успехов естественных и точных наук в России идет процесс изоляции науки от религии. Этот процесс углубляется утилитарным отношением к знаниям, к науке вообще. Делаются попытки создания русской философской терминологии с целью приближения философии к широким кругам, с желанием сделать доступными и употребимыми классические философские понятия. В частности, А. Кантемир в комментариях к русскому переводу книги Фонтенеля «Разговоры о множестве миров» (37) дает свое толкование философским понятиям в духе программного в то время механистического материализма и переводит философские термины на русский язык.

Читать дальше