Михаил Байтальский - Тетради для внуков

Через всю жилую зону нашего лагеря пролегала широкая дорожка, мы называли ее главной аллеей и гуляли по ней после работы, как по парку. Деревья на ней, впрочем, отсутствовали. Беседовали, вспоминали жен.

Нас было трое: Александр, Ефим и я. Иной раз к нам присоединялся четвертый – инженер с автозавода имени Сталина (теперь Лихачева). Там – и не только там! – арестовали и посадили всех, сколько их было, евреев-инженеров. Было бы приятнее, если бы я замолчал этот факт, но моя задача не состоит в том, чтобы делать приятное любителям замалчивания. Антисемитизм похож на плесень: где сыро, она сама заведется, сеять не приходится. И это не третьестепенный вопрос, по подозрительным причинам интересующий кучку людей. Вопрос этот затрагивает все народы. Пусть унизили один, оскорблены все сто. Он неотделим от всей национальной проблемы в целом, что в конце концов и обнаруживается. То, что произошло с инженерами ЗИСа, с Еврейским антифашистским комитетом, [80]с московскими врачами и евреями-врачами других городов, с Михоэлсом – не странно. Странно другое – когда делают вид, что ничего не произошло.

Антисемитская кампания была обставлена, подобно всем сталинским пропагандистским кампаниям, скудным, но нерушимым словесным оформлением. Сверху спустили несколько кличек для клеймения неугодных: "презренный", "растленный", "безродный", "антипатриот" и "не знающий роду и племени" – пять не подлежащих изменению кличек. В некоторых случаях, называя русский псевдоним писателя или критика, приводили в скобках его еврейскую фамилию. Строгое соблюдение словесных форм – одна из характерных черт сталинизма, происходящая от недоверия верхов к низам: а вдруг кто-нибудь скажет своими словами – и не совсем точно. Централизация мышления обязательно ведет к изготовлению словесного ширпотреба, и бесчисленные ламентации по поводу языковых штампов по меньшей мере наивны. Оглядывающийся на мнение свыше не может говорить своим языком: он боится испортить высшую мысль неудачным выражением.

При Сталине даже в объявлениях о смерти соблюдался штамп – два варианта штампа: для одних – "с прискорбием", для других – "с глубоким прискорбием". В 1948 году умер мой добрый знакомый, журналист Евгений Бермонт. Извещение от имени Союза писателей печаталось в двух газетах: в "Литературке" и в "Советском искусстве". В последней напечатали "с глубоким прискорбием". В связи с этим Борису Горбатову, бывшему тогда секретарем правления Союза, влетело за недосмотр – такое извещение не полагалось покойному по рангу.

Антикосмополитский поход, принявший к 1953 году в связи с делом врачей (о нем надеюсь еще рассказать) совершенно дикие формы – евреев увольняли не только из больниц, научных институтов, редакций, но даже из магазинов, – оказался трудным испытанием для многих. Не будем ставить его в вину тем, кто сумел (пусть и постфактум) мужественно рассказать об этом периоде. Но где о нем говорилось? Страница об этом походе по невыясненным причинам начисто вырвана из истории. Другие неприятные страницы упоминались – главным образом в форме плюсквамперфектума, последствия которого преодолены. А об этом – даже в такой форме – ни звука. Надо ли понимать так, что это явление еще не преодолено?

Документы той эпохи рисуют любопытную картину низкопоклоннических нравов. Если до ареста я имел маловато поводов для веселья, то в шарашке, читая журналы, я веселился почти каждый вечер. Там можно было, гуляя с друзьями по главной аллее, смеяться вслух. Вот, например, поэма «Наша земля», посвященная полезащитным насаждениям. Я читал ее в мартовском номере «Нового мира» за 1949 год.

А в заключение, обращаясь к марсианам (надо же нести славу Сталина и на Марс), автор предсказывает:

В своем усердии автор далеко переплюнул всех сталинских гусляров и песельников, угодив аж до Марса. Он избрал правильную мишень: многочисленные каналы Марса определенно указывают, что там, кроме древних ученых, имеются и лагеря (тоже древние, судя по обилию каналов), и древние шарашки, и вся милая сердцу древняя культура, во всех своих чертах напоминающая такие земные чудеса, как постройка пирамид, гуманизм Чингиз-хана и милосердие инквизиции.

Я читал и удивлялся – не содержанию и поэтичности стихов, но автору. Неужели он всерьез? Это напомнило мне, что сегодняшние наши газеты насмехаются над песней "Алеет восток, восходит солнце, явился Мао Цзе-дун". Над кем смеетесь?

Фамилию автора нынешние читатели могут угадать сами. Я ее называю для внуков, не будучи твердо уверен, что он попадет в классики. Николай Грибачев. Но он не одинок. Имя песельникам легион. Читайте:

Отрывок взят не из песни безвестного радио-халтурщика, а из поэмы весьма почтенного автора, который в дни Октября был уже взрослым и читал газеты. Поэма называется «Ночь в Смольном», автор ее Николай Тихонов. В угоду лжи известный поэт утверждает (хорошо зная, что лжет), будто Ленин со Сталиным вдвоем решал судьбу народов. Тем самым, заметьте, Ленину приписывается сталинская манера «решать судьбу»: сесть за стол и одним росчерком красного карандаша решить судьбу малого и беззащитного народа. Ленин так НЕ делал. Кроме того, он решал вопросы не вдвоем со Сталиным. Перечитайте Джона Рида, чтобы убедиться в этом еще раз.

Как видите, в стихах уважаемого поэта не только прямая неправда, но и косвенный недостойный выпад против Ленина. Дети учат историю не только по учебникам, но и по романам, поэмам, мемуарам и пьесам – что же они почерпнут из этой поэмы? Ложь.

Заговорив о том, как подделка истории незаметно толкала авторов под руку, чтобы они, восхваляя Сталина, тем самым выступали против Ленина, не могу не привести поразительный факт, которому я бы не поверил, если бы не убедился своими глазами.

После смерти Ленина были опубликованы воспоминания А. М. Горького – "Владимир Ленин" (в позднейших изданиях заглавие изменено на "В. И. Ленин") Недавно я держал в руках чудом сохранившиеся первые издания этой статьи; одно – отдельной брошюрой, изданной в Москве в 1924 году, другое – на страницах журнала "Русский современник", № 1 за тот же год. Оба издания СОВЕТСКИЕ, а не заграничные. Приведу строки, где Горький передает свою беседу с Лениным в его кабинете: