Анатолий Корольченко - Генерал Скобелев. Казак Бакланов

— Как я понял, штурм предполагается вести через эти высоты?

— Об этом говорить еще рано, но вероятнее всего именно там, — уклончиво ответил Муравьев.

— Но здесь кавалерия должна скакать на протяжении трех верст под огнем сорока семи неприятельских орудий. Девять десятых из этой кавалерии останется на месте, и если на Шорах проскочат со мной триста, четыреста всадников, они не принесут ни малейшей пользы.

— Вы преувеличиваете опасность. У вас сомнительной достоверности данные. Нет у турок сорока семи орудий, и потому таких потерь с нашей стороны быть не может. На плане все учтено.

— План не отражает всей точности обстановки.

— Это бездоказательно, — в голосе Муравьева послышалось раздражение. — В плане учтено все, что необходимо для принятия наиболее целесообразного решения.

— Не могу с этим согласиться. Позвольте предложить вопрос: с какого расстояния осмотрены, сняты и нанесены на этот план карсские укрепления?

— В телескоп, — ответил Муравьев.

— Значит, на расстоянии семи, а может быть, и более верст?

— Да, именно так. Вы хотите сказать, что это план не может быть верен?

— Не только это. Я удивляюсь только, как ваше превосходительство решаетесь основывать на нем свои предположения, когда на расстоянии какой-нибудь полуверсты зоркий глаз, вооруженный отличным биноклем, меня обманывает. Впрочем, если будет угодно, пошлите со мной офицера Генерального штаба: я проведу его сквозь линии турецких укреплений — и, если бог сохранит нам жизнь, вы будете иметь подробный план, начертанный искусною рукой.

— Этого не нужно. — Муравьев сделал длительную паузу. Уставившись в план, о чем-то думал. — А что вы беретесь сделать с вашей кавалерией?

— Сделаю все, что будет возможно. Но прежде я попросил бы разрешения откровенно высказать свои собственные мысли. Возможно, учтете их в своем решении.

— Говорите, — отвечал Муравьев и недовольно дернул плечом.

— Я бы воздержался торопиться с приступом. Приближается зима — не лучшее время года, в крепости израсходованы запасы; утомлены защитники и частые их неудачи при вылазках вызывают уныние — все это предвещает близкое падение крепости. Через месяц, самое большее через два крепость сдастся, она будет в наших руках без пролития крови. Но если вы намерены все же предпринять штурм, тогда ведите главную атаку против Чакмахских высот: они доступнее и могут быть взяты с меньшими потерями, чем Шорахские укрепления.

Бакланов говорил, указывая пальцем на план. Муравьев его слушал, не прерывая, бросая изредка взгляд на карту.

— Завладев Чакмахом, — продолжал Бакланов, — мы охватим сильные Шорахские укрепления с тылу и вынудим врага или отступить с их редутов, или вступить в сражение, неблагоприятное для них. Вернее всего, они сложат оружие. Говорю это с уверенностью, потому что знаю Чакмах и Шорах не по рассказам, сам бывал там, все высмотрел своими глазами. Скажу более: с одной моей кавалерией берусь занять всю линию чакмахских батарей, но для удержания захваченного нужна пехота.

— И сколько же вам ее надо?

Бакланов окинул взглядом план, провел пальцем по лбу, раздумывая над ответом.

— Восемь батальонов.

— Восемь? Этого дать не могу.

— В таком случае и я не могу принять ответственность за успех предприятия.

— Не настаиваю. Вам же, генерал, надлежит провести рекогносцирование от деревни Чакмах, — ткнул он пальцем в лежащую на столе карту, — до укрепления Вели-Табия.

Это был как раз тот участок, который совсем недавно Яков Петрович разведывал с пластунами. Побывал у самых стен крепости, все высмотрел и выслушал. Подвергал риску себя и находившихся с ним казаков. Один из них было струсил, но он поднес ему кулак: «Видишь это? Так я тебя этим самым кулаком и размозжу!» Страх у казака сразу улетучился, и он действовал не хуже остальных.

— Я точно уверен, ваше высокопревосходительство, что Шорах есть не лучшее в плане место главного удара, — настаивал Бакланов. — Вы допускаете вторую ошибку после принятия решения на штурм. Шорах вы не возьмете и с пятнадцатью батальонами, в этом да будет вам порукою моя голова, поседевшая в битвах.

В кабинете наступила тишина. Муравьев побледнел, присев было в кресло, он медленно поднялся, губы у него дрожали.

— Ге-не-рал! — отрывисто произнес он, постукивая о столешницу костяшками пальцев. — В ответ на ваши слова напомню вам русскую пословицу: яйца курицу не учат, а слушают. Вы слишком опрометчиво ручаетесь своею головою. Поэтому я возвращаю ваше слово назад. Возвратитесь к отряду. Накануне приступа получите приказания, которые я обязываю вас исполнить в точности. Честь имею.

Едва сдерживая себя от гнева, Бакланов покинул кабинет.

15-го сентября 1855 года главнокомандующий Кавказским фронтом Муравьев пригласил генералов на военный совет. Решался вопрос: быть штурму Карса или нет. Изложив доводы, он обратился к корпусному начальнику Бриммеру:

— Какое ваше мнение относительно штурма?

Тот не спеша поднялся, подумал и ответил:

— Я против.

— Так, — скрывая недовольство, произнес главнокомандующий и перевел взгляд на генерала Майделя: — А ваше?

— Я тоже против. Мы можем потерять тысяч семь солдат и отступим…

— Не семь, а десять, двенадцать тысяч уложим мы у Карса и ничего не добьемся, — возбужденно высказался генерал Ковалевский.

Муравьев нервно постучал пальцем по столу.

— Штурм — дело решенное и не будем его обсуждать, — поставил он точку.

Он не отказался от того замысла, против которого возражал Бакланов. Главный удар русские войска должны нанести по наиболее укрепленным турецким позициям на Шорахских высотах. Здесь оборонялись наиболее боеспособные части, в их распоряжении более пятидесяти орудий. У русских же — 62. На наиболее благоприятном для успеха Чакмахском направлении действовал пятитысячный отряд Базина и Бакланова. В отместку за строптивость Муравьев подчинил Якова Петровича генералу Базину, не знавшему обстановки и к тому же не имевшему боевого опыта. Базин прибыл в Мелик-Кей, «Баклановку», в полдень 16 сентября. Яков Петрович только что получил пакет с приказом на штурм и, разложив карту, делал на ней отметки карандашом. Рядом находился капитан, доставивший пакет, адъютант Муравьева. Он упросил главнокомандующего остаться на время штурма при Бакланове. Яков Петрович представил его Базину:

— Это вот Клавдий Алексеевич Ермолов — сынок знаменитого Алексея Петровича. Весь в батюшку. Рвется в самое пекло.

— Ежели рвется, то грех отказывать. Пусть идет с охотниками. Возраженья от меня не будет.

— А от меня тем более.

Они склонились над картой, решая, как успешнее выполнить поставленную задачу.