Олег Иконников - Большая Медведица

— Ничего добавить не хочешь?

— Нет.

«Отлично, не догадались, дуборезы, двигатель пощупать, а он тепленький еще был…»

— Иконников?

— Здесь я.

— Выходи, — лязгая решеткой, сержант выпустил его из душной камеры.

— Куда меня, не знаешь?

— Не разговаривать, лицом к стене, руки назад.

— Он, как страшно.

— Шагай давай, на второй этаж и моли всевышнего, чтобы тебя не арестовали.

— А если арестуют, что тогда?

— Тогда зубы золотые я тебе вышелушу, — показал сержан Святому здоровенный кулак.

— Тогда тоже молись, чтобы меня арестовали. Выпустят, обязательно выхлестку тебе зубы.

В кабинете начальника милиции на расставленных полукругом стульях сидели человек семь. Минут десять Святой объяснял, где он находился в момент убийства Maнто, после чего прокурор поселка Черноухов объявил ему, что по подозрению в совершении преступления, предусмотренного статьей сто второй, ему необходимо еще трое суток протирать штаны на нарах. Столько же получили Ветерок и Беспалый. В пять утра в камеру вошел Кот.

— Это что у тебя?

Костю чуточку поряхивало, в такой обстановке он оказался в своей жизни впервые.

— Вещи жена собрала.

— Она тебя че из дома выгнала?

— Нет, Олег Борисович, это в тюрьму.

— Ты что в тюрьму собрался, а за что?

— Начальник милиции, когда меня забирал, так Люсе и сказал, собери ему что-нибудь в тюрьму.

— Козел он, Костя, не верь ему. Среди легавых по-моему вообще людей порядочных нет, по крайней мере я таких еще не встречал. Ложись на свободные нары, а узелок под голову положь. Нагонят через трое суток, не переживай. Сынишку менты не напугали?

— Он у бабушки ночует.

— Предусмотрительно, — похвалил его Леха, — а вот у меня, суки, всех на ноги подняли.

— Закурить дайте? — вылез из под куртки Нугзар.

— Не спится на жестком? — бросил ему сигарету Женька. — Спички-то хоть есть?

— Нету.

— Лови. Дети у тебя есть?

— Есть, наверное, не знаю.

— Не женатый что ли?

— Че я дурак, пока так дают, — чиркнул он спичкой, — перестанут, женюсь. — Он глубоко затянулся вонючей «Примой» и с наслаждением выдохнул дым в закопченный потолок. — Твари бабы, мерзкие твари.

— Откуда это тебе известно? — поднялся со шконок Святой и скомкав непонятно откуда взявшуюся в хате «Забайкалку», залепил ей решку окна, дуло оттуда ощутимо и холодно.

— Ты по любви женился?

— Вопрос конечно интересный, — шутливо скорчил он рожу. — по любви, а что?

— А вот допустим изменит тебе супруга.

— Никогда.

— Не увиливай, я же говорю допустим, что тогда?

— Это от ситуации жизненной зависит. Если я на воле буду, то разобраться надо. Может заблудилась баба, накосопорила по групости, а вот если я за решеткой буду баланду жрать, а она с кем-то целоваться в это время, то это уже конечно не глупость, а подлость, можно такое и предательством назвать. Тогда выход один, камень на шею и в прорубь.

— Себе?

— Мне-то за что? Ей.

— Вот поэтому я и свободен.

— Свободен, значит одинок. Все в мире нашем двояко, есть солнце и луна, день и ночь, черное и белое, хорошие мы и плохие. Моя жена кроме радости мне пока ничего не давала, а самое главное конечно это сын, Она его родила между прочим, а не я, так что свое предназначение на этом шарике она уже вьполнила. У тебя сын есть?

— Нет.

— Поэтому ты и не знаешь, что такое счастье. Ответь мне, Нугзар, только не торопись, что ты видишь в девушке, объемно ответь.

Тот бросил обжигающий пальцы бычок под шконцы и расплылся в широкой улыбке.

— Ножки, задок, передок и грудь.

— Понятно, я в отличии от тебя не кобель, а муж, понимаешь? Нет? Тогда слушай:

предок у женщины в первую очередь для того, чтобы рожать детей, а грудь, чтобы их выкармливать, теперь понятно хоть чуть-чуть?

— Башковитый ты оказывается, — удивленно мотнул кудрями Секретарь. — Никогда о том, что ты сейчас говорил, не слышал раньше и естественно об этом не размышлял.

— Иконников, — прервал их базар, распахнувший дверь камеры, сержант, — на выход.

— Куда вы пацана в шесть утра дергаете?

— Тебя не спросили, — зыркнул из-под реденьких бровей на Беспалого дежурный. Место бывшего владельца этого кабинета, который в данное время работал у Ковалева начальником базы ОРСа, занимал ныне майор Алимов. По смуглому его лицу трудно было определить его национальность, но то что он был не русский, это точняк, русаков он не переваривал и когда сержант ввел Олега, первым вопросом Алимова был: — Русский?

— По паспорту вроде так.

— А на самом деле? — перестал листать разложенные на столе бумаги майор.

— Русь триста лет татары топтали.

— Было такое, — отмяк Алимов. — Где твой младший брат Эдуард, а, Олег? «Татарин он что ли?»

— Не в курсе, гражданин начальник, а что очень нужен?

— В председателя «Юникса» стрелял парень ростом выше среднего, мы думаем не твой ли это братец?

— Не сочиняйте. Позвоните моей жене, она передаст Эдьке и я уверен, что он сразу придет.

— Думаешь явится?

— Конечно, прятаться от милиции ему не зачем.

— Ты случайно к этому убийству руку не приложил?

— Нет.

— Тогда может подскажешь, откуда ветер дует?

— Не знаю, но просто так людей не убивают.

Вечером в ментовку пришел Эдька и покачав его минут сорок, оперативники вообще потерялись, где шукать и кого, что докладывать высокому начальству.

— Хер его знает, — потер воспаленные глаза Алимов. — Опознание утром устроим и все, это последний шанс раскрыть преступление по горячим следам, которые смыл дождь.

На следующий день в шеренгу невыспавшихся подозреваемых пристроили троих молодых высоких, под стать Эдику, поселковых парней и будничным голосом Черноухов объявил.

— Сейчас будет проведено опознание, — высморкался в клетчатый носовой платочек прокурор. — Когда в кабинете будет находиться потерпевшая, прошу всех присутствующих соблюдать тишину. Абсолютно всех. — глянул он поверх стекляшек очков на милиционеров.

Отворились без скрипа двойные дермантиновые двери и робко, полубоком вошла сожительница Манто. Заранее предупрежденная, что скорее всего убийца стоит в шеренге, Нина со страхом и некоторым любопытством, не слушая о чем монотонно говорит Черноухов, вперилась в подозреваемых. Прошло три-четыре минуты глухой тишины.

— Вот этого отведите в сторонку, — наконец ткнула она пальцем в Эдика. Прокурор молча взял его под руку и поставил у окна, предварительно пошире отдернув шторину.

— Тот был в куртке.

— На, надень, — с готовностью сдернул с себя куртешку один из оперативников и подал Эдьке.

— Гражданин прокурор, — среагировал на ментовский ход Святой, — сейчас прикинете его в куртку, потом приклеете ему усы, бороду. Так из любого человека убийцу можно слепить.