Урсула Дойль - Любовные письма великих людей. Женщины

После службы в континентальном конгрессе, где он сыграл видную роль в составлении проекта и представлении Декларации независимости, Джон Смит был отправлен сначала во Францию, а затем в Великобританию в качестве первого посланника США при Сент-Джеймсском дворе. Большую часть времени с 1778 по 1785 г. он провел за границей. Джон и Абигейл продолжали писать друг другу, несмотря на трудности доставки почты через океан. Джон держал жену в курсе международных дел, она извещала его о том, что происходило на родине – как на государственном, так и на домашнем уровне. Абигейл присоединилась к мужу в 1783 г., побывала в Париже и в Лондоне, где супругов принял король.

В 1789 г. Джон Адамс стал первым вице-президентом США, а в 1797 г. был избран вторым президентом страны. В Белом доме мистер и миссис Адамс прожили всего четыре месяца, с ноября 1800 г., причем Абигейл прославилась тем, что все это время развешивала семейное белье на просушку в неотделанном Восточном зале. Муж регулярно советовался с ней по политическим вопросам. Ее влияние было настолько велико, что пресса вовсю критиковала ее и приклеила насмешливое прозвище Миссис Президент. Эти навязшие в зубах нападки в ходу до сих пор. После того как на перевыборах президент проиграл Томасу Джефферсону, вместе с Абигейл он переселился в Массачусетс, где прожил до конца своих дней. Абигейл умерла в 1818 г., за шесть лет до того, как ее сын Джон Куинси Адамс стал шестым президентом США.

Приведенные далее письма дают лишь самое приблизительное представление об увлекательной переписке между этими преданными супругами. Во втором из представленных писем, написанном в тот период, когда Конгресс составлял текст Декларации независимости, Абигейл призывает мужа помнить «о дамах и проявлять к ним больше великодушия и благосклонности, чем делали Ваши предки. Не наделяйте мужей неограниченной властью. Помните: все мужчины способны быть тиранами, если им дана такая возможность».

Нас разделяет огромное расстояние, поэтому мне кажется, что время тянется бесконечно. Можно подумать, прошел уже целый месяц с тех пор, как Вы оставили меня. Из-за непрекращающихся тревог за мою страну, за Вас и за нашу семью мои дни утомительны, а ночи беспокойны. Со всех сторон обступают скалы и зыбучие пески. Путь, который можешь выбрать и выберешь, сокрыт в лоне будущего. Неуверенность и ожидания лишают дальновидности. Случалось ли когда-либо королевству или стране вновь обрести свободу после вторжения противника и избежать кровопролития? Не могу думать об этом без страха.

Но все мы знаем, что злоключения Спарты были следствием чрезмерной озабоченности сиюминутным спокойствием; в избыточной любви к миру ее граждане пренебрегли средствами, которые могли бы упрочить и продлить его. Им следовало бы обдумать высказывание Полибия о том, что нет ничего более желанного и благоприятного, чем мир, в основе которого лежат правосудие и честь, но нет ничего более постыдного и в то же время пагубного, чем мир, достигнутый ошибочными мерами и купленный ценой свободы. <���…>

С тех пор как Вы оставили меня, я пристрастилась к чтению древней истории Роллена. Я решила одолеть ее целиком, если удастся сделать это в дни моего уединения. Она доставляет мне немало удовольствия и развлекает. Я уговорила Джонни прочитывать мне в день по одной-две страницы, и, надеюсь, он не откажет мне в излюбленном развлечении. У нас прошел чудесный дождь, который продолжался 12 часов и прямо-таки воскресил умирающие плоды земли.

Очень хочется получить весточку от Вас. Мне не терпится увидеть Вас там, где развиваются события. Первое сентября или весь сентябрь, вероятно, имеет такое же значение для Великобритании, как мартовские иды для Цезаря. Желаю Вам всех общественных и личных благ и мудрости, которая полезна и для указаний и наставлений, дабы помочь Вам преодолеть эти трудные времена. Маленькое стадо помнит папу и очень хочет увидеть его. Как и Ваша безмерно любящая

Абигейл Адамс

Мне бы хотелось, чтобы Вы когда-нибудь написали мне письмо хоть вполовину такое же длинное, как те, что я пишу Вам; сообщите, если это возможно, куда девался Ваш флот? Каким образом Виргиния может обороняться от нашего общего врага? Позволяет ли ее расположение рассчитывать на оборону? А знать и простолюдины вовсе не такие нецивилизованные варвары, какими представляют нас в Британии? Надеюсь, там не все такие же, как их яростно, кровопролитно бреющиеся стрелки.

Я готова приписать колонистам великую честь основания Вашингтона, если бы они не потерпели такую постыдную неудачу с Данмором.

Порой я готова поверить в то, что стремление к свободе не может быть столь же сильным в груди тех, кто привык отнимать ее у своих ближних. Уверена, здесь и близко нет христианской великодушной заповеди, согласно которой поступать с окружающими следует так, как мы хотели бы, чтобы окружающие поступали по отношению к нам.

В Бостон Вам лучше не ездить; я боюсь оспы, иначе давно побывала бы там. Я отправила мистера Крейна в наш дом посмотреть, что с ним стало. Оказалось, его занял один полковой врач. В доме очень грязно, но в остальном он не пострадал. Немногочисленный скарб, оставленный в нем, бесследно пропал. Кранч так и не привез ключ. Я написала ему об этом, решив как можно скорее привести дом в порядок и заколотить. Я считаю его вновь приобретенной собственностью, за которую месяц назад я не дала бы и шиллинга и была бы рада, если бы она сгорела.

Город в целом остался в лучшем состоянии, чем мы ожидали, скорее ввиду обращения в бегство, нежели из уважения к жителям; лишь кое-кто из соображений благородства и справедливости оставил плату за аренду в домах, которые занимал, для хозяев, за неповрежденную мебель или за ущерб и его возмещение.

Но остальные учинили ужасающий разбой. Особняк Вашего президента цел, обстановка не пострадала, но дом и мебель прокурора стали добычей его собственных безжалостных сторонников. Должно быть, даже злые демоны благоговейны и почтительны перед добродетелью и патриотизмом и ненавидят измену и предательство.

С приближением весны я чувствую себя совсем иначе, чем месяц назад. Мы не знали, можно ли со спокойной душой сажать и сеять, сумеем ли мы пожать плоды наших трудов, можно ли обосноваться в наших собственных домах, не погонят ли нас от побережья строить убежища в глуши, но теперь нам кажется, что нам не помешают сидеть под своими лозами и есть плоды нашей земли.