Булач Гаджиев - Дочери Дагестана

И только в 1943 году она продолжила учебу в консерватории, после окончания которой была оставлена там же преподавателем по классу фортепиано.

В исполнительском мастерстве Аза Магомед-Загидовна достигла выдающихся успехов. Приведу лишь один пример, и этого будет вполне достаточно: долгие годы дагестанка являлась концертмейстером великого музыканта современности Мстислава Ростроповича.

Не помню, как в мои руки попал журнал «Огонек», № 8 за 1994 год, где Владимир Чернов устами сестры М. Л. Ростроповича Вероники Леопольдовны рассказывает о моей землячке следующее:

«А что это за маленькая женщина, которая помогает ему здесь по хозяйству, и он, как увидит ее, весь расцветает? Тут она стала его уговаривать что-то сделать, а он не согласился. А она бух перед ним на колени. Он тут же сам бух, так они проговорили на коленях, пока не договорились… Она была когда-то у него концертмейстером… ее зовут Аза Магомедовна, но Славка (Ростропович. – Б. Г. ) ее называл Осей… Очень талантливая пианистка. Еще в консерватории она ездила со Славой, аккомпанировала ему на концертах, вела его открытые уроки…»

Аза Магомед-Загидовна кое-как доживала свою пенсию в крошечной коммуналке, большую часть которой некогда занимало прокатное пианино.

Но однажды произошло настолько неожиданное событие, что моя землячка несколько дней не могла прийти в себя. И было от чего. Покинувший родину Ростропович был жив-здоров, о чем он собственноручно извещал об этом Азу Аминтаеву. Но это еще не все. Оказывается, ее незабвенный друг купил на свои «заграничные» деньги кабинетный «Стенвей» и отправил на ее адрес, чтобы «отныне, назло врагам был у нее собственный инструмент. И такой, какой им самим не снился, чтобы они сдохли!»

А. Аминтаева, М. Ростропович и Н. Шаховская. Москва, 1992 г.

Вероника Леопольдовна не рассказывает, каким образом Аза Магомед-Загидовна добиралась за невероятным подарком в Шереметьево. Ее удивлению не было границ, когда в том месте, где обычно красуется название фирмы, на пианино увидела слово «Оська».

– Слава! – только и сумела произнести она имя своего покровителя. Придя в себя, она хотела погладить инструмент, однако таможенник, «лицом напоминающий малый барабан», не разрешил этого делать. Он строго произнес: «Не-ет, дорогая гражданочка. Вы представляете, сколько стоит этот ящичек?»

Она представляла, так как это был второй «ящичек», присланный Ростроповичем из-за «бугра» на родину. Первый инструмент он подарил Шостаковичу на 60-летие, поскольку умирающий композитор так всю жизнь и пользовался взятым на прокат роялем. Аза Магомед-Загидовна молча глядела в лицо таможенника, ожидая, что же дальше произойдет.

Мстислав Ростропович в Белом доме. Москва, август 1991 г.

В двух шагах за барьером покоился «Стенвей» с ее именем, однако предчувствие Азы Магомед-Загидовны говорило, что она в свою «коммуналку» вернется ни с чем. Она слыла среди друзей еще физиономистом.

– Все оплачено, – как будто издалека донесся голос таможенника. – С вас только пошлина.

– Конечно, конечно, – заторопилась Аза Магомед-Загидовна. От радости на сердце произошел небольшой обвал. Надев очки, она долго изучала бумажку, на которой черным по белому ей предлагалось заплатить пошлину… втрое превышающую стоимость музыкального инструмента, поэтому не стоит описывать горе старой женщины и то, как она добиралась домой, как ее обхаживали соседи по коммуналке. Скажем о том, как, узнав о происшествии в Шереметьеве, Мстислав Ростропович пригрозил, что, если таможенники не дадут адресату его подарок, то «он устроит где-нибудь в Европе музей одного экспоната с надписью на фронтоне: «Рояль, который не пустили в Советский Союз».

Получив такую угрозу, вся таможня ржала: «Ну и черт с тобой! Во народ, эти диссиденты!». Таможня устояла, как Великая Китайская стена. Год украшал их учреждение «Стенвей». Ростропович дрогнул. Он заплатил им все, что они требовали, притом в долларах. И все это ради Азы Аминтаевой. С той поры в ее маленькой комнатке сверкал самый дорогой в мире рояль «Оська».

Мы в Дагестане ни об Азе Аминтаевой, ни о ее музыкальных дарованиях, полунищенской жизни ничего не знали, если точнее сказать, и знать не хотели. У нас впереди маячили более серьезные цели и задачи.

Чуть раньше того времени, когда М. Л. Ростропович покинул Советский Союз, он ради своего аккомпаниатора приехал в Махачкалу и вместе с ней в филармонии дал концерт.

Мстислав Леопольдович добился приема в высших инстанциях Дагестана, чтобы тет-а-тет сказать чиновникам о том, что у нас в стране нет равного ей музыканта, что она музицировала во многих странах мира, она лауреат 1-го конкурса пианистов им. П. И. Чайковского и является заслуженным деятелем искусств РСФСР и все такое. А наши товарищи, отвечающие за культуру, слушали, делая для себя открытия на каждом шагу.

Права народная мудрость, что нет пророка в своем отечестве. Только после приезда М. Л. Ростроповича вышел указ о присвоении Азе Магомед-Загидовне Аминтаевой звания народной артистки Дагестана. Как говорят, лучше поздно, чем никогда. Впрочем, разве это главное?

Была знаменитая музыкальная исполнительница, о которой мы мало что знали, но которая, наверное, мечтала, чтобы о ней знали на родине хотя бы кое-что.

Кадарцу Солтанмеджиду приглянулась девушка из Нижнего Дженгутая по имени Бала-ханум, красавица – не красавица, чуть удлиненное лицо, на котором выделялись крупные глаза и пухлые губы. К ее достоинствам можно отнести и то, что она обладала красивым голосом, пела и прекрасно играла на гармони.

В этом месте я должен проявить особую деликатность. Дело в том, что в семье даргинца из Кадара и кумычки из Нижнего Дженгутая родился ребенок, который со временем прославится не только на два этих населенных пункта, но и на весь Дагестан. Речь пойдет о семье Мурадовых и о нашей знаменитой Барият Мурадовой. Да, да, о той выдающейся актрисе, которую мы знаем, любим и считаем своей, к какой бы народности мы сами ни принадлежали.

По рассказу самой Барият, ее отец Солтанмеджид недолго служил начальником участка – так как эту должность отменила революция. Кадарец завел фаэтон и зарабатывал на жизнь перевозкой пассажиров. На его пути встретился один из революционеров, то ли Махач Дахадаев, то ли Уллубий Буйнакский, и привлек его на свою сторону. В каком-то бою Солтанмеджид сложил свою голову. В ту пору Барият было четыре года. Видимо, гибель отца будущей актрисы приходится на 1918 год, когда в Дагестане действовали турки. По крайней мере, на этот вопрос никто пока ответа не дал.