Генрих Гротов - Герман Геринг — маршал рейха

Единственное условие, которое Гитлер принял от президента Гинденбурга без единого возражения, когда тот назначал его канцлером, был созыв новых выборов в случае возникновения серьезных разногласий в правительственном кабинете. В тот момент советникам нацистского лидера это казалось опасным ограничением его свободы политического маневра, и они настоятельно рекомендовали ему отклонить это условие. Теперь же им становилось понятно, почему участвовавший в обсуждении Геринг нисколько не возражал против этого и даже, напротив, приветствовал эту идею. Имея в своем распоряжении все полицейские силы и их помощников, штурмовиков и эсэсовцев, которые были готовы по его сигналу броситься сокрушать «врагов государства», он стал полным хозяином улиц, и коммунисты теперь едва могли отважиться на попытку восстания (чего опасались некоторые нацисты). Будущему предстояло решаться только в кабинах для голосования. А кто будет следить за порядком на избирательных участках? Да полиция, конечно.

Поэтому Гитлер не стал дожидаться нового правительственного кризиса, чтобы назначить новые выборы, он сам его спровоцировал, а затем объявил, что немцы вновь должны явиться на избирательные участки 5 марта 1933 года. Даже Геббельс, который был скептически настроен относительно возможности быстрого захвата власти, теперь был полон оптимизма и сиял от радости, потому что Гитлер собирался назначить его рейхсминистром пропаганды и народного просвещения, и, подобно тому как Геринг поступил с полицией, он собирался прибрать под свой контроль прессу, радио и средства «народного просвещения».

«Теперь нам значительно легче бороться, — написал он в своем дневнике, — так как мы можем использовать все ресурсы государства. Радио и пресса тоже в нашем распоряжении. Мы создадим просто шедевр от пропаганды. И теперь, конечно, у нас не будет проблем с деньгами».

Последняя фраза явилась отзвуком бедственного финансового положения, в котором находилась нацистская партия с конца прошлого года и до того момента, пока промышленно-финансовые магнаты Германии, которые отвернулись от нацистов после их неудач 1932 года, вновь не открыли свои сейфы для Гитлера, упорно пробирающегося к креслу рейхсканцлера. Геббельс, который в конце декабря 1932 года отчаянно причитал насчет денежных проблем, предвидя «темное и мрачное» будущее, в середине января написал в своем дневнике: «Финансовое положение партии в одно мгновение коренным образом изменилось». За одну неделю огромные долги НСДАП словно растаяли. По данным газеты «Байрише штатсцайтунг», опубликованным в то же время, за несколько дней НСДАП получила не менее 10 миллионов марок, из них 4 миллиона — только от концерна «Ферайнигте штальверке».

Теперь, готовясь окончательно ликвидировать демократическую систему и установить свою диктатуру, Гитлер решил заручиться поддержкой германских монополистов. 20 февраля Геринг пригласил в свой дворец председателя рейхстага группу промышленников, среди которых были «пушечный король» Крупп фон Болен, глава крупнейшего в Европе электротехнического концерна Роберт Бош, директор «И. Г. Фарбениндустри» Шнитцлер, один из металлургических королей Германии, генеральный директор концерна «Ферайнигте штальверке» Альберт Феглер. Доктор Яльмар Шахт выступал в качестве хозяина вечера. Гитлер произнес короткую речь, пообещав; взяв власть в свои руки, убрать с улиц и фабрик марксистов и восстановить армию (что означало новые большие заказы на вооружения рурским производителям). Геринг предложил гостям сделать «финансовые пожертвования», обратив общее внимание, что эти выборы — из разряда «теперь или никогда» и они требуют соответствующих «теперь-или-никогда-вкладов». Если нацисты победят, заметил он, следующие выборы состоятся не раньше чем через десять, может, через сто лет.

Как впоследствии показал Шахт, он «пустил по кругу шляпу» и собрал три миллиона марок.

В разгар предвыборной кампании Геринг дал первое серьезное политическое задание своей реорганизованной и «перевоспитанной» полиции, приказав 24 февраля произвести налет на Дом имени Карла Либкнехта, штаб-квартиру коммунистической партии в Берлине. Вечером этого же дня он объявил, что обнаружены уличающие документы, «доказывающие», будто коммунисты готовят революцию, однако не сообщил в тот момент никаких подробностей. Но для членов правительства, часть которых в отношении его заявления была настроена весьма скептически, Геринг подготовил меморандум, в котором в деталях описывались будто бы найденные планы красных, на основании которых прусское правительство позднее выпустило официальное заявление.

«Правительственные здания, музеи, большие дома и особняки, а также важные предприятия подлежали сожжению, — говорилось в этом заявлении. — Женщин и детей предполагалось пускать впереди террористических групп… Поджог рейхстага должен был стать сигналом к кровавому восстанию… Планировались многочисленные террористические акты против отдельных лиц, частной собственности и против жизни и здоровья мирного населения, а также начало всеобщей гражданской войны».

Вполне можно предположить, что разоблачительные материалы на самом деле были обнаружены полицейскими и штурмовиками Геринга в Доме Карла Либкнехта, потому что большинство политических партий и объединений в Германии того времени не только держали собственные частные армии, но и имели планы их использования в случае чрезвычайных обстоятельств. В этом смысле коммунисты ничем не отличались от социалистов или нацистов. Сомнительным представляется то, что документы «доказывали», что коммунисты были на пороге восстания. Они понимали, что ситуация в Германии быстро переходит к состоянию «мы или они» и скоро им придется бороться за свое существование, но на тот момент, в преддверии выборов 5 марта, им было необходимо в целях пропаганды производить хорошее, благообразное впечатление.

Почти наверняка Геринг не считал ситуацию такой угрожающей, как это представил. Иначе он немедленно начал бы кампанию превентивных арестов, дал бы указание Рему привести его штурмовиков в состояние боевой готовности и быстро расставил у всех важных зданий Берлина охрану. Ничего этого он не сделал. Потом он говорил, что скрыл подробности красного заговора от широкой публики, чтобы после победы нацистов на выборах — а теперь они были в ней уверены — использовать их в качестве оправдывающих обстоятельств для действий, направленных против коммунистов, планируемых нацистскими лидерами.

Поэтому он явно не верил, что в Берлине в любой момент может разразиться красный бунт и рекой политься кровь. Согласно заявлению прусского правительства, сигналом к «кровавому восстанию» и «гражданской войне» должен был стать «поджог рейхстага».