Василий Соколов - Избавление

Следом за танками, укрываясь бронею, шла немецкая пехота. Стук станкового пулемета, за который лег Костров, и автоматная сердитая воркотня не дали пехоте ворваться на батарею, заставили ее лечь на холодный, перемешанный гусеницами суглинок. "Пусть полежат, мы обождем", проговорил Костров. Фразу эту сказал непроизвольно, не задумываясь, а потом спохватился: чего ждать? Лучших времен? Но где они, лучшие, коль танки широким захватистым клином двинулись правее, куда-то в южную сторону, наверное, на дунайские переправы. Батарея сама собой попадала в положение безучастной, выбывшей из игры, если не считать ползающей самоходки-короба и залегшей пехоты, которая стала оттягиваться назад, собираясь для каких-то других целей в распадке.

Прибежал связной, запыхавшийся до того, что слова не мог молвить, с глазами навыкате. Он - из дивизиона.

- Нас ак-ак-ружают, - еле выдавил связной.

Старший лейтенант зло взглянул на него и махнул рукой в сторону, мол, уходи прочь, с глаз долой. Связного будто окатило холодной водой. Чувствуя себя виноватым, он внутренним усилием преодолел страх и внятнее сказал то, что ему приказано было передать: немецкая колонна обходит участок обороны и прорывается на переправы Дунапентеле.

- Приказано двинуться туда и прикрыть переправу, - добавил связной, уже глядя на майора Кострова, который, судя по званию, был старшим на батарее и обязан в точности исполнить приказ.

Костров сразу оценил, что обстановка крайне накалилась, проще говоря, никудышная: ведь переправа Дунапентеле - это, собственно говоря, фронтовые тылы, а невдалеке, в селении Бельчке, размещен штаб армии, и там на коммутаторе сидит Верочка.

"Что с ней? Неужели не догадаются вовремя сняться?" Но мысль эта отпала, стоило подумать, что до переправы, а значит, и до Бельчке еще неблизко. К тому же должен кто-то встать на пути немецкой колонны, должен задержать хотя бы танки. "Не одни мы воюем, вон все поле кроет огнем и дымами", - подумал Костров.

Опасность - не здесь, а там, в Бельчке, - вызвала в нем деятельную ярость. Он тотчас приказал аккуратно перенести старшего лейтенанта на машину, прицепить к ней пушку, назначил старшим по батарее командира первого орудия, черноволосого сержанта, назвавшегося Матлиным, велел погрузить остатки снарядов и двигаться к переправе, чтобы стать на ее защиту. Второпях старшина пытался грузить какие-то канаты, дрова, собирать стреляные снарядные гильзы, даже пустые ящики для разжига костров - уж больно хорошо горят сухие дранки.

- Отставить! Брось с этим возиться! - крикнул Костров.

- Но ведь имущество?

- Заберешь потом. Никуда не денется... Завтра вернемся, - сказал Костров. Невольно обронил это "завтра", а у самого на сердце потеплело: сбудется же все, как ни беснуйся немец, ничего у него путного не выйдет, хотя перед смертью, в агонии враг может натворить бед...

Старший лейтенант - и когда его брали под руки и несли, и теперь, когда уже снялись и везли, - находился в бреду и все отмахивался, бился здоровой ногой, крича одно и то же:

- Убейте, казните, не поеду... Не сойду с этого места!

Его держали за руки, опасаясь, что нечаянно может спрыгнуть, а он все кричал и бился:

- Пустите, ребята... Казните, не сойду с места!

Магистралью, по которой недавно ехал на передовую Костров и которая вела к переправе Дунапентеле, пробиться не удалось - ее оседлали вражеские танки. Пришлось свернуть с шоссе и ехать разбитыми проселочными дорогами, а временами и вовсе бездорожьем. Делянки полей, исполосованные канавами, объезжали окрайками, на что вынужденно тратили время.

Время... И почему оно на марше, в походе Или при ожидании боя, опасности считается по минутам, секундам? Тогда время хочется укоротить, ан нет, не удается - время оборачивается чуть ли не вечностью. И в таких случаях, особенно в момент грозящей опасности, думается черт знает о чем. Порой взбредут такие мысли, что и деваться некуда. В самом деле, почему отходим? Чей это прокол? Кто-то из командного состава прошляпил. Говорят, дал маху командующий соседней армией, и прежде всего по его вине весь фронт двинулся по дорогам отступления. Это майор Костров краешком уха услышал еще в своем штабе. Но дело-то не в том, что увидел или услышал. Факт налицо: отходим... И это на четвертом году войны, в пору полного господства нашей техники и военного искусства. Что ж, бывают парадоксы. Немцы создали на узком участке перевес в силах, вот и подвинули нас. Так что и сейчас, на исходе войны, приходится нюхать не розы, а горькие травы, полынь. Много ее и тут, на венгерских полях. Седеет, трясет полынь сухими венчиками и пахнет удушливой горечью.

- Убейте!.. Застрелите!.. Не уйду!.. - дергается примолкший было старший лейтенант.

Дорогу колонне преграждает плотная толпа гражданских людей; одеты кто в чем: на мужчинах и женщинах шляпы, потертые и модные, с перьями и без перьев, чепчики, береты; в руках у многих чемоданы, зонты; матери с детьми, второпях завернутыми в одеяла. Один ребенок выпростал посиневшие на холоде ноги и заходится криком, женщина не успокаивает его и не покрывает одеялом - у нее мертвенно-бледное лицо и застывший ужас в глазах.

Головная машина, в кабине которой сидел Костров, пыталась оттеснить бредущую толпу, принудить сойти с дороги. Колеса уже вот-вот касались передних, почти наезжали.

- Замедли. Да что ты делаешь? - увидев, как кто-то очутился возле самого колеса, испуганно вскрикнул майор.

- Пускай не мешают, собрались, морды! - буркнул водитель.

- Стой, говорю! Сейчас выясню.

- Побойтесь выходить. Какой-нибудь вражина в спину всадит!

Костров спрыгнул. Его обступила кричащая толпа.

- Орос, йо!* Орос, йо! - голосили люди.

_______________

* О р о с, й о - Русский, хорошо (венг.).

- Тише! - в свою очередь провозгласил Костров и поднял руку, требуя внимания. - Есть кто-нибудь из вас, понимающий по-русски?

Из толпы протиснулся низкорослый пожилой мадьяр с впалой грудью и маленькими, как бусинки, слезливыми глазами.

- Я... Они... Мы... Я, - бил он себя в грудь, - видел Россию. Много добр страна... Йо, Ленин... Туварищ Ленин... Мы все, они все, - указал он жестом на толпу, - хотим... не желает швабов... Плохо швабы... Давай, прошу... Меморандум.

- Растолкуйте, что вы конкретно хотите? Какой меморандум?

- Мы всехотим помогайт!..

- Кому?

- Рус... Идем... Стреляйт швабов!

- Понятно, - заулыбался Костров. - Так что же мне с вами делать? Куда поместить? - указал он на тесноту кабины.

Тщедушный не отступал:

- Рус давай вместе... Борьба. Куда рус, туда мадьяр.

- Добро, - кивнул Костров, хотя и терялся, не зная, как это на деле получится и в чем они могут быть полезными.

Сел в кабину. Мадьяры, как по уговору, расступились, пропустили машину и повалили следом за колонной; одни сразу поотстали, другие - среди них и старичок - еще немного бежали вслед трусцой.