Василий Соколов - Избавление

- Эх, гульнуть бы сейчас здесь!.. Кажется, ресторан вон там наплавной. Федор, смотри, да на этом острове Маргит под сенью деревьев плавательный бассейн, площадка для танцев... Ну и веселье зададим!..

- Зададим, - саркастически протянул неразговорчивый Федор Иванович Толбухин. - Не пустят нас без выстрела, превратят город в крепость, загородятся навалом из камней, разрушат.

- Разрушат? - удивился Малиновский, все еще пребывая в хорошем настроении. - Разрушить эти мосты? Этот дворец, хоть и называется королевским? Здание парламента? Смотри, какая архитектура, и как чудесно задумано: парламент возвышается на одном берегу, а почти напротив королевский дворец. Как можно все это разрушить?

- Варвары ни с чем не посчитаются, - буркнул Толбухин, пожевал губами и, насупясь, поглядел за окно.

Стекла слезились. По ним хлопали мокрые липкие снежинки.

- Найдутся платные писаки, чтобы на нас с тобой свалить вину, заговорил Малиновский. - А в сущности, ради чего мы здесь? Безвозмездно, без притязаний на всякие имения и земли вызволяем их же, мадьяр. Посмотри вот этот снимок... Не правда ли - какое чудное творение! Сидят сейчас в нем немецкие генералы и как его... Салаши-лакей... Взбадривают себя вином и скрипят зубами: "Не сдадим, будем до последнего солдата сражаться... Не пустим большевиков!"

- Не пустят по добру - ворвемся силой, - высказал Толбухин как вполне разумеющееся.

- Придется взламывать, - проговорил Малиновский. - Ты же читал агентурные донесения... И Гитлер, и его бронелобый, ставший опять начальником генштаба, Гудериан, и этот услужливый командующий Фриснер дали директиву войскам превратить Будапешт в крепость обороны, то бишь в кладбище... Ведь Гитлер грозится развалить город, если не будет вестись борьба за каждый дом...

- На такие директивы большого ума не требуется. Кстати, им и не жалко города. Чужое ведь, - заметил Малиновский, все еще перебирая фотоснимки и рассматривая виллы, дворцы, восхищаясь дивной красотой города. - Смотри, мост Маргит не только двухколейный, он имеет и специальные переходы, даже площадки для пеших... Вон женщина ребенка на коляске везет... А чуть ближе пацан с веревочки что-то обмакивает...

- Все мосты мира железной конструкции, надеюсь, имеют колеи для пеших переходов, - ответил Толбухин. - Гулять по ним одно удовольствие, а брать - не приведи господь.

- Бог нам не поможет, придется самим брать. Только я бы не советовал тебе к взрывчатке прибегать. Поосторожнее с ней... Все-таки эти мосты поднять на воздух проще пареной репы, а построить - ой-ой каких трудов потребует! - сказал Малиновский. - А то кончится война, захотим на старости лет побывать на местах боев, скажем, в этой же Венгрии, и нас не позовут в гости, как, мягко говоря, проказников, - рассмеялся он.

- Это будет зависеть, какое правительство сядет и какой строй учредят, - ответил Федор Иванович. - Прихвостень Салаши не удержится, свалится... Но другой может обрядиться в личину миролюбца, а за пазухой камень держать. Комедианты, они ведь умеют ловко пользоваться масками. Так что не надейся приезжать.

- Надеюсь, и очень крепко, - с твердостью в голосе проговорил Малиновский.

- Откуда такая уверенность?

- Верю, - ответил Малиновский. - Ты пока только на Балканах, в Югославии воевал и лишь одной ногой ступил в Венгрию, а я уже вдоль и поперек исколесил освобожденную венгерскую землю. И знаешь, чем она пахнет?

- Как и все земли...

- Э-э, нет, - возразил Родион Яковлевич. - Делят, делят... Сами выходят на поля с этими, как зовутся... саженями, только у них рулетки. Создают земельные комитеты, к нам, военным, стучатся. На днях приходит один, согнувшийся и костлявый, как сучок, весь в рванье, стучит себя в грудь и не просит, а требует: "Освободите нас целиком... Гоните этого Эстерхази, все имения его отберем и поделим... Зерно, зерно и солнце!.." он то рукою тычет в землю, то показывает на солнце, мол, сеять уже пора готовиться. А знаешь, сколько у этого владыки Эстергази земли? Сто тридцать тысяч гектаров. И это в стране трех миллионов нищих, как называют Венгрию.

- Успел и я побывать кое-где, нагляделся... Имеют лошадок, коров, виноградники, даже погреба с бочками вина собственного изготовления, сказал Толбухин.

- Федя, это тебя адъютанты попутали. Возят на постой и на огляд к состоятельным мадьярам, - рассмеялся Родион Яковлевич и посочувствовал: Ясно, берегут здоровье своего командующего. А ты сам сунься к крестьянам, без привоза...

Толбухин на колкое замечание не ответил, лишь подумал: "Здоровье всему голова. А его-то и нет". А Малиновский, желая сообщить что-то важное, продолжал свое:

- С ними, венграми, приходится и нам, военным, нередко играть в дипломатию. Как-то попросился ко мне один министр, - говорил, все более оживляясь, Малиновский, - этот министр из нового венгерского правительства, которое недавно создано в Дебрецене. Ну, потолковали мы о делах. Между прочим, подает мне министр проект декрета "О ликвидации системы крупного землевладения и наделении землей земледельческого народа", так и сказано: земледельческого... Запомнил? Просит, значит, чтобы я дополнения внес, коррективы свои. Нет, говорю, мое дело командовать, а это ваше внутреннее дело. Тогда зовет он часок посидеть с ними, рабочими депутатами. Ну, это можно, говорю... Встретились в отеле, на столе - брынза, перцы фаршированные, свежие, салаты зеленые, вина выдержанные... И откуда только все это взялось! Этот министр наполняет мне и себе полные стаканы и держит тост: "Вот, - говорит, - эгерское вино красного цвета является символом будущего нашей Венгрии..."

- Хороший тост, как говорят, со смыслом, - поддержал Толбухин. Тогда, в семнадцатом, на улицах и площадях Венгрии развевались красные знамена. Задушили советскую власть, а так бы... - Толбухин не кончил, размышляя о чем-то своем.

- Пора теперь додумать операцию... - переменил разговор Малиновский и велел офицеру из оперативного отдела повесить на стену карту.

Часа два думали, как ворваться в Будапешт, как сохранить музеи, театры и вот эти мосты, если завяжутся уличные схватки.

Чудовищной силы взрыв потряс комнату. Указка в руке Малиновского скользнула по карте и сползла острием вниз. Пахнуло накатившейся издалека воздушной волной. Задребезжали стекла. Следом ухнуло еще раз, потом танцующий грохот взрывов перекинулся дальше. Пушки стреляют? Да нет же, пушки так утробно не стреляют. Что бы это значило?

Малиновский послал офицера оперативного отдела узнать, что там стряслось. Ждали возвращения долго. Наконец офицер прибежал и угрюмо доложил:

- Мост Маргит подорван...

Оба командующих недоуменно переглянулись. Не хмуростью и печалью, скользнувшими во взглядах, как это случается в момент трагического известия, а негодованием, враз осевшим внутри, встретили это сообщение командующие. Какое-то время Толбухин молчал, беззвучно шевеля губами, а Малиновский опустил голову, как перед покойником. Ни в тот день, ни позже, в военную пору, так и не узнали толком, как взорвали мосты и кто в этом повинен...