Василий Соколов - Избавление

- Нет, Верунька, и откуда ты это взяла? Успокойся. Ну, посмотри... Он помахал рукою, даже дернул резиновой, как бы показывая, что и она цела, начал похлопывать себя по телу, не испытывая никакой боли, и усмехнулся, глядя на шинель: - А этот подол... видать, за кузов бронетранспортера задел. Крючки там... Я чувствовал, что-то затрещало, как парусина, а не догадался сразу, что зацепил шинелью... Вот нелады, перед самым отпуском... Почини, - снимая шинель, попросил он.

- Да как же я сумею? В мастерскую бы нужно...

- Заштопай кое-как. Нитки зеленые есть... Через час вызову "доджик", и двинемся.

- Шинель я смогу заделать. Но ты во все новое переоденься, а это грязное с собой заберем, - сказала она и подала с вешалки аккуратно выглаженные брюки и гимнастерку.

Алексей подошел к колонке во дворе, разделся по пояс, помылся и сразу почувствовал себя легко, а надев гимнастерку, при ремнях - уже совсем по-праздничному.

Они посидели перед дорогой, хозяйка-мадьярка принесла им корзиночку с моченым арбузом, кисти три чудом сохраненного винограда, отдельно завернутую в непромокаемую бумагу жареную индюшку, пучки паприки, кусок сала.

- Ой, да куда же столько нам! - всплеснула руками Верочка.

- Хватит, спасибо, мамаша, - в тон приговаривал Алексей.

Попрощались...

Европейские дороги, когда по ним уже отшумела война, показались Алексею шикарными. Он дивился, что раньше таких скорых и веселых дорог будто и не замечал, - приходилось и эту местность преодолевать с боями, нередко и на брюхе. А вот теперь ревет сильный мотор "доджика", свистит по бокам ветер. Порой у самой дороги нехотя поднимались какие-то крупные, в ярком оперении птицы, и Верочка то и дело умоляла водителя не раздавить чудных, несмышленых птиц.

- Чего они жмутся к дороге? Какие это птицы, Алеша?

- Разве не знаешь? Да это же фазаны. Самые настоящие фазаны! отвечал он. - Ох, тут и охота добычливая!.. Кончится война, обязательно поохочусь в поймах озер.

- Куда же убивать время после войны, как не на охоту, - оживился водитель. - Моя половина безвыездно дома, и вы свою увозите... Чего нам, холостякам? Только и стрелять...

Верочка усмехнулась, а через минуту взгрустнула, и водитель сник, пожалев, что затеял этот ненужный разговор.

На второй день, под вечер, они въезжали в Бухарест, шумный, крикливый и суетной. На вокзале было битком набито людей; в огромном, с застекленной крышей здании возле стен и прямо на полу лежали вповалку люди, стояли штабеля корзин, из которых совали головы сквозь ивовые прутья и отчаянно горланили гуси, утки, куры. Бородатый, в высокой барашковой шапке румын вел через зал, ища глазами укромный закуток, косматого барана. Упираясь передними ногами, баран скользил копытцами о цементный пол, но румын тащил его волоком.

Костров подошел к окну советской комендатуры, постоял немного, словно собираясь с духом, и протянул проездной документ, в котором говорилось, что он едет в краткосрочный отпуск и с ним следует жена. Бегло взглянув на документ, дежурный офицер равнодушно отложил в сторону отпускной билет. Потом свирепо приподнял глаза:

- Товарищ подполковник, вам запрещено ехать. Придется вернуться обратно.

- Как так вернуться? Почему? - Костров сунулся головою в окошко, уставился на него недоуменно, будто не веря.

- Потому что отпуска запрещены. Вам бы знать... Сейчас сделаю отметку, и в течение трех дней вам надлежит прибыть в часть. Жена пусть одна едет.

- Товарищ... Простите, но я же везу беременную... Войдите в мое положение, - взмолился Костров, но дежурный был неумолим, уже взял в руки штамп, огромный и квадратный.

- Простите, - побледнел Костров. - Верните документ!..

Дежурный с ехидной улыбочкой протянул ему отпускной билет и холодно проговорил:

- Только этого окошка вы не минуете.

Листок подрагивал в руке у Кострова, он стоял подавленный и одурманенный, как после сильного угара.

Поджидавшая у стены на вещах Верочка увидела, что с Алексеем что-то неладно, подошла к нему мелкими шажками:

- Алеша, что-нибудь случилось? Ты такой сумленый.

- Сатана! Паршивец! Баран! - отходя от окошка, ругался Костров.

Верочка схватила его за руку:

- Да что с тобой?

- Штамп на проезд не ставит. Получается, бумага выше человека ценится. - И огрызнулся, поглядывая на окошко: - Тыловой службист, будь ему неладно!.. Требует, чтоб я в течение трех дней вернулся обратно.

- Но... Но это же несправедливо! И какое его дело вмешиваться? Тебе же разрешили?

Он покусал губы, проворчал:

- Когда воевать... Границу переходил с боями, никто не спрашивал документы...

- Что же делать-то? Я сама пойду... - решилась Верочка.

- Разве он поймет, эта пустая душа?!

- Но что-то нужно предпринимать? В конце концов, я смогу и одна добраться.

- Нет, - уже приходя в себя, проговорил Костров. - Я не могу отпустить тебя одну. Зачем нужен этот риск? Да и с какими глазами вернусь я в армию!.. Попрекать начнут, скажут: "Эх, шляпа, а не фронтовик!"

- Этому за окошком нужно синяки наставить! - послышался сзади осипший голос. Костров оглянулся, возле него стоял полнолицый, небритый солдат, в шинели внакидку. Лицо солдата показалось Верочке знакомым, вроде бы это был дезертир Паршиков из их села, но она не придала особого значения своей догадке.

Костров сердито посмотрел на солдата - мол, отойди, не твоего ума дело - и присел на свой чемодан, впился рукою в волосы, теребил их, мял, точно стараясь со злости вырвать пучок. Что делать? Отпустить Верочку, об этом и разговора быть не может. И как можно отпустить? За ней нужен догляд...

- Слушай, Вера, а если я один все-таки махну в армию? Тебя же устрою пока на вокзале.

- Зачем в армию?

- Сообщу начальству о произволе. Сюда позвонят, и поедем.

- Пока суд да дело... - неопределенно проговорила Верочка и замялась, не видя выхода из затруднения.

К ним подошел в новенькой, будто с иголочки шинели старший лейтенант. Он поставил возле их вещей два чемодана, попросив Верочку покараулить, сам же достал документы и прошелся к окошку. Документы его были в порядке, потому что дежурный очень быстро оформил их и отдал обратно. Вернувшись к чемоданам, старший лейтенант от нечего делать присел рядом, на свой большой чемодан, оглядел сперва Верочку, потом Кострова - оба они были грустные, расстроенные, и это заметил старший лейтенант.

- Чего приуныли?

- Так себе... Худы дела. Воюешь-воюешь, а шишки опять на тебя валятся.

- Не говори, фронтовик, - посочувствовал старший лейтенант.

- Смешно даже... На словах почет, а как дела касается, пинком стараются поддать, - обиженно вмешалась Верочка.

- В чем дело-то? - не отступал старший лейтенант.

- Вон сыч этот в окне, - заговорил с резкостью Костров. - Не пропускает. Везу жену беременную... А он требует вернуться в часть, отпуска не разрешены... Инструкцию выполняет.