Василий Соколов - Избавление

- Э-э, да вы откуда, с 3-го Украинского, догадываюсь? Как ваша фамилия? Костров, говорите? Где-то я слышал эту фамилию. Из армии Шмелева, говорите, знаю, знаю... Резкий человек и - справедливый. Мы с ним питерские, чаи не раз гоняли, когда я приезжал в армию...

В другом бы случае знакомый попутчик побудил Кострова к живейшему разговору, сейчас же Алексей настолько был удручен, что пропустил слова старшего лейтенанта мимо ушей, по-прежнему сидя с понуро опущенной головой.

- Э-э, велика оказия! - весело пропел старший лейтенант. - Идемте к самому коменданту. Не бойтесь. Мы свои, оба фронтовики... Живет же в нас боевое товарищество, взаимная выручка, что ли? Идемте?

Комната коменданта находилась в глубине вокзала. Их встретил пожилой усатый майор. Увидев старшего лейтенанта, он обрадованно поднялся из-за стола и протянул ему руку:

- О-о! Кого я вижу? Товарищ Сидорин! Снова в Россию?

Стараясь унять волнение, Костров терпеливо наблюдал, как они, комендант и старший лейтенант, долго трясли друг другу руки. Прислушиваясь к их обрывочным фразам, понял, что старший лейтенант часто ездит здесь по железной дороге, так как служит в штабе тыла фронта, и, ясно, начальник у него и коменданта один и тот же. У Кострова появилась надежда - может, помогут. Он уже хотел заговорить, но майор опередил его.

- А вы ко мне, товарищ подполковник? - спросил он. - По какому делу?

- Он со мной. Товарищ по фронту, - вмешался старший лейтенант. Неувязка вышла. Подполковник Костров везет жену беременную. - И пошутил: Спецзадание выполняет, а дежурный грозится не пропустить его дальше. - А после этого разъяснил: - Ему надо бы оформить поездку как командировку, а выдали ему отпускной билет.

- Гм, - задумался комендант и участливо посмотрел на Кострова.

Передернув плечами, Костров машинально поправил протез и хотел уже объяснить, как все случилось. Но коменданта ошеломила догадка, и он вдруг произнес:

- Боже мой! Ветеран! С протезом, а воюет!..

- Ему должны в ноги кланяться, - подхватил старший лейтенант, - а тут... - И резко к коменданту: - Свяжите меня со штабом фронта, я доложу.

- Ну-ну, товарищ Сидорин! Это же в наших силах, - заметно оробев, сказал комендант и обратился к Кострову: - Давайте ваш отпускной билет. Уладим все сами.

К Верочке Костров возвращался довольный, сияющий. Какой же груз свалился с его плеч! На радостях он даже прищелкнул перед ней каблуками.

Почти следом подошел Сидорин.

- Теперь едем, - удовлетворенно загудел он басом. - Не узнавали, когда отправляется поезд? Пассажирского ждать до десяти утра, а товарняк, сказывают, через час идет в Яссы. Может, махнем? Вы-то выдержите? участливо спросил он у Верочки.

Та сидела и плакала на радостях.

- Выдержу, - сквозь слезы промолвила она.

Отыскали стоявший на пути товарный состав, протиснулись между вагонами, выйдя к последнему с будкой, и забрались в нее перед самой отправкой поезда. Подталкивая вагоны и скрипя буферами, состав медленно набрал скорость, и через несколько минут проглотила их серая при луне темнота.

Было сыро, ветер свистел в проемах вагонов. Верочка зябко ежилась.

На каком-то перегоне товарняк остановился, пропустив впереди себя дрезину. И когда состав тронулся, на подножку прицепился неизвестный человек, оказавшийся тем же встреченным на вокзале солдатом. Только теперь шинель без погон у него была застегнута на все пуговицы.

- Товарищ начальник, провезите и меня... В ноги поклонюсь. Что вам стоит? - упрашивал он, поднимаясь с подножки уже на площадку тамбура.

Верочка и во мраке, при лунном свете узнала знакомое лицо, громким шепотом промолвила:

- Да это же Левка Паршиков! Наш, ивановский... Дезертир!

Костров тоже припомнил его и, не раздумывая, смело шагнул навстречу. Паршиков хотел выхватить из-за пазухи пистолет, но Костров ловким ударом сбил его, и Левка, кувыркаясь, покатился по насыпи, крича:

- А-а-а...

Ветер отнес вой назад, в темноту.

- Мерзость, какая мерзость! Дезертир. Пробирается тихой сапой, чтобы от расплаты улизнуть, - проговорил нервно Костров.

Верочку всю трясло, и она жалась к ошеломленному Алексею. Этот тип с пистолетом нагнал на нее страхов больше, чем казус с документами. Придя немного в себя, Верочка сказала:

- Переждал войну в бродяжничестве, теперь возвращается волком.

- Как он мог за границу забрести, в чужую страну? - засомневался Алексей.

Вмешался старший лейтенант, рассудил так:

- Всякого сброда полно, тех же власовцев... А как почуяли, что их корабль тонет... крысы ведь чуют раньше... ну и давай тикать кто куда. Одни домой под свою крышу... Глядишь, и Советская власть помилует. Другие не посмеют возвращаться, сознавая свои тяжкие грехи, останутся за кордоном...

- Иным всю жизнь будет петля мерещиться, - глухо добавил Костров.

- Этот глумной Паршиков, если пройдет через границу, - вслух думала Верочка, - опять будет рыскать, как конокрад. Я его буду бояться.

- Пустяки. Ничего он не сделает. Словят!

Поезд вошел в туннель. Гулко грохотали на стыках колеса, гремели рельсы, перезвоном сообщая о себе на много верст. Темень туннеля была кромешная, чуткая до малейших звуков.

Туннель выхватил кусок света, мгновенно насытясь солнцем, и вновь проглотил поезд. "Откуда же на этом пути, до Ясс... туннели? Ведь я марш делал на машинах тут, аж до Бухареста... Вроде и гор не видел", удивлялся Костров.

Туннель тянулся слишком долго; набралось дыма, паровозной гари. Дым выедал глаза, забивался в горло. И наконец плотный, как спрессованный, черный дым выдавился из туннеля вместе с поездом на открытый простор, и сразу все почувствовали облегчение.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Станции, пересадки... Перевалили через границу, и как будто просторнее стало вокруг - распахнулась родная земля, приласкала своих питомцев, и едут они - и Костров, покалеченный, с протезом, и Верочка, сбереженная его любовь, и понявший с полуслова чужую беду Сидорин, - едут и не могут наглядеться: плывут перед глазами сады Молдавии, чаруют белым цветением акации, несколько часов езды, и потянулись долгие украинские села с хатами, укромно прикрытыми вишнями и грушами, а там, где-то за горизонтом, - это уже мысленно додумывали - пойдут русские избы, спокойно и открыто раскинутые на безлесых, полустепных равнинах, по черноземью, от которого и в малый дождь проселочные и грейдерные дороги расползаются, становясь вязкими и нехожими...

Верочка уже не может так беспрестанно глядеть в окно. Кружится голова от мелькающих пейзажей, и душно, почти жарко. То ли оттого, что пережилось многое, или... Она ощутила внутри какие-то легкие, приятные толчки и машинально положила руку на живот, вслушиваясь, и тотчас устыдилась этой своей позы, трудно поднялась, прошла в коридор, постояла в одиночестве, не переставая ощущать толчками подающего о себе знать того, просящегося на свет нового человека, и устало заулыбалась, вернулась к себе в купе.