Борис Соколов - Черчилль. Верный пес Британской короны

Черчилль ответил, что придется изобразить дело таким образом, что операция "Факел" — это выполнение англо-американского обязательства о втором фронте, но главная цель состоит в том, чтобы не дать противнику успокоиться, что ему не придется защищать французское побережье в этом году. Черчилль также заявил, что считает чрезвычайно важным установить дружественные, хорошие и искренние отношения со Сталиным, подобные тем, какие у него установились с Рузвельтом, чтобы можно было говорить о вещах без обиды друг на друга.

Следующая встреча двух лидеров состоялась 15 августа. За день до этого Черчилль направил Сталину специальное послание ("Памятную записку") в ответ на меморандум советского лидера по поводу второго фронта. В меморандуме Сталин утверждал, что отказ Великобритании открыть второй фронт в Европе в 1942 году нанес большой ущерб Красной армии и общему делу союзников. Черчилль ответил, сославшись на "Факел", что ни Англия, ни США "не нарушили никакого обещания" в отношении Советского Союза. Он понимает, какую боль и разочарование привез в Москву, имея в виду невозможность для Англии и США открыть второй фронт в 1942 г. Однако именно поэтому он полагал, что "лучше ему самому приехать в СССР" и "достигнуть личного взаимопонимания со Сталиным". Он надеялся на то, что и Сталин "чувствует, что в этом отношении был достигнут успех". Смысл ответа Сталина сводился к тому, что он и Черчилль узнали и поняли друг друга, "и если между ними имеются разногласия, то это в порядке вещей, ибо между союзниками бывают разногласия". Он был склонен смотреть на дело "оптимистически".

Когда Черчилль остановился на трудностях и огромных, бессмысленных потерях, которые, по его мнению, явятся результатом преждевременной попытки пересечь Ла-Манш, Сталин прервал премьер-министра: "В конце концов, это ведь война". На что Черчилль ответил: "Война еще не означает безрассудства, а будет полным безрассудством навлекать на себя несчастья…" В ответ последовало гнетущее молчание. Наконец Сталин прервал его, заявив, что, если британцы и американцы не могут совершить высадку во Франции в этом году, он не имеет права требовать или настаивать на этом, но обязан сказать, что не согласен с доводами Черчилля.

Черчилль сообщил Сталину данные о переброске на Британские острова американских войск. К 9 апрелю 1943 года их численность должна была достигнуть 1 043 400 человек. Британский премьер сказал также, что положение с транспортом вскоре должно улучшиться. Американцы организуют надежную систему конвоирования судов, а англичане обеспечат за собой превосходство в воздухе.

Он также указал, что бомбардировки Германии будут расширены, и рассказал о плане высадки в Северной Африке.

Сталин спросил Черчилля, надеется ли тот, что операция "Факел" удастся. Черчилль ответил утвердительно. Советский лидер заявил, что, хотя эта операция не связана прямо с Россией, "косвенно ее значение очень велико потому, что успех операции — это удар по странам "oси". Одновременно с осуществлением операций в Северной Африке будут предприняты бомбардировки Сицилии и Италии. Это, в свою очередь, заставит немцев оттянуть свои силы для защиты территорий на Западе. Более того, "чтобы держать Гитлера в состоянии напряжения в ожидании нападения на пролив, в августе будет проведен серьезный рейд на французское побережье. Этот рейд будет представлять собой разведку боем, в которой примут участие 8 тыс. человек и 50 танков…

В заключительной части беседы Черчилль напомнил Сталину, что предупреждал советское правительство о предстоящем нападении Германии весной 1941 года, когда сообщил о переброске немецких танковых дивизий с Балкан в Польшу. На это советский лидер ответил, что "мы никогда в этом не сомневались", но, что он, Сталин, "хотел получить еще шесть месяцев для подготовки к этому нападению".

Здесь Сталин явно соврал. Шесть месяцев отсрочки означали бы, что советский вождь ожидал немецкого нападения в разгар зимы 41-го года. Но это время было абсолютно неподходящее ни для германского нападения на СССР, ни для советского нападения на Германию. Однако Черчилль, естественно, опровергать Сталина не стал.

Следующую встречу, состоявшуюся 14 августа, Черчилль описал в письме Рузвельту 15 августа: "Все мы отправились в Кремль в 11 часов вечера и были приняты только Сталиным и Молотовым в присутствии переводчика. Затем начался весьма неприятный разговор. Сталин вручил мне прилагаемый документ. Мой ответ также прилагается. Когда документ был переведен на английский язык, я сказал, что отвечу на него в письменном виде и что, как он должен понимать, мы приняли решение о курсе, которому будем следовать, и что упреки напрасны. После этого мы спорили около двух часов, и он высказал много неприятных вещей, особенно относительно того, что мы слишком боимся сражаться с немцами, а если бы мы попытались сражаться так, как сражаются русские, то обнаружили бы, что получается не так уж плохо, что мы нарушили свое обещание относительно операции "Следжхэммер" (план ограниченной высадки в Бресте и Шербуре еще в 1942 году в случае критического положения на Восточном фронте. — Б.Г .), что мы не выполнили обязательств по поставкам, обещанным России, и прислали только то, что оставалось после удовлетворения наших собственных нужд. Очевидно, эти жалобы были адресованы в такой же мере Соединенным Штатам, как и Англин. Я недвусмысленно отверг все его утверждения, по без каких-либо колкостей. Я полагаю, что он не привык к тому, чтобы ему постоянно противоречили, по он совсем не рассердился и даже оживился. В одном случае я сказал: "Я извиняю это замечание только ввиду храбрости русских войск". В конце концов он заявил, что мы не можем далее продолжать обсуждение в таком духе, что он должен примириться с нашим решением, и внезапно пригласил нас на обед в 8 часов вечера сегодня.

Однако, приняв приглашение, я сказал, что отбываю самолетом завтра, то есть 15-го утром на рассвете. Джо, казалось, был этим несколько озабочен и спросил, не могу ли я пробыть дольше. Я сказал, что, конечно, могу, если будет сделано что-нибудь полезное, и что я, во всяком случае, подожду еще один день. Затем я упрекнул его за то, что в его позиции не звучит товарищеских нот. Я приехал издалека, чтобы установить хорошие рабочие взаимоотношения. Мы сделали все возможное, чтобы помочь России, и будем продолжать делать это. В течение года мы были оставлены совершенно одни против Германии и Италии. Теперь, когда три великие державы являются союзниками, победа несомненна, но при условии, что мы не разойдемся, и т. д. Я до некоторой степени оживился в этом месте, и, еще до того, как был сделан перевод моего высказывания, он заметил, что ему нравится энергичный характер моих слов. После этого разговор продолжался в несколько менее напряженной атмосфере.