Светлана Долгова - Ледокол «Ермак»

– Не знаю, не знаю, готовы ли, что это ваш Лещенко постоянно делает на вертолетной площадке?

А я, как и раньше, с улыбкой, чтобы убедить капитана в том, что предстоящий полет надо льдами Ледовитого океана не серьезнее простой прогулки, отвечаю:

– Мы и в самом деле всегда готовы. А Константин Андреевич не уходит с вертолетной площадки просто из любви „к искусству“.

Отправляюсь к вертолету. Запускаю мотор, прогреваю его. Включаю муфту, соединяющую мотор с несущим винтом, прибавляю мощность. Внимательно смотрю на приборы, прислушиваюсь к шумам: вроде бы все нормально. Матросы отшвартовывают вертолет.

Ждем капитана, а его все нет. Проходит минут пять. В голове одно: „Работа двигателя на малом газу приводит к замасливанию свечей“… Но Ми-1 уже отшвартован, я не могу прожечь свечи – только прибавлю мощность двигателю, как вертолет взлетит. Может быть, выключить двигатель, пришвартовать вертолет и прожечь свечи? Но в это время на площадку выходит капитан, и я поднимаю большой палец – все в порядке! И при этом улыбаюсь. Хотя знаю, что для гарантии надо бы прожечь свечи. Лещенко занимает свое место, капитан – свое, позади меня справа, и закрывает дверь.

– „Ермак“, я „Норд-11“, прошу взлет.

– Взлет разрешаю. Учтите, ветер сильный, порывистый, при порывах до 25 метров в секунду.

– Вас понял. Взлетаю. – Прилагаю максимум усилий, чтобы противодействовать порывам ветра, и медленно поднимаюсь, зависаю над центром площадки. Убедившись в исправной работе двигателя, еще выше поднимаю вертолет и перемещаюсь назад и влево. Мы отходим от площадки. Вот под нами уже палуба ледокола. Вдруг двигатель затрясло, послышались сильные хлопки, вертолет задрожал и начал падать. Еще мгновение, и он ударится несущим винтом о площадку…

Рывком увеличиваю шаг несущего винта и отбрасываю вертолет от ледокола. Теперь мы продолжаем падать на воду рядом с бортом „Ермака“. Увеличиваю шаг несущего винта до максимально допустимого. Этим мне удается замедлить падение, мы зависаем у самой воды и потом начинаем вертеться. Винт перезатяжелен, двигатель работает с перебоями, вертолет вращается влево. Изо всех сил жму на правую педаль – напрасно! Вертолет трясется, двигатель работает с перебоями, с хлопками, а сильный порывистый ветер уносит нас все дальше от ледокола.

На „Ермаке“ увидели вращение машины у самой воды, и по радио раздается оглушительное:

– Прекратите вращение! Что вы делаете? Прекратите! Прекратите хулиганство!

Но вертолет продолжает крутиться и уже скользит фюзеляжем по верхушкам волн. Все меньше шансов на то, что свечи прожгутся и двигатель увеличит мощность. Все меньше шансов на спасение. Волны вот-вот захлестнут мотор, он заглохнет, и мы утонем вместе с машиной. Остается последний шанс: перенапряжением пока еще работающих цилиндров включить форсаж, увеличить мощность двигателя. Должна последовать прибавка мощности, двигатель, возможно, раскрутит несущий винт, вертолет станет управляемым, прекратится вращение, и мы сможем избежать катастрофы. Но может случиться и другое: из-за перенапряжения работающие цилиндры разрушатся. Но выхода нет! И я, как мы договорились с Лещенко раньше, кричу ему:

– Включите форсаж!

Вижу, как рука Лещенко потянулась к рычагу форсажа, но увеличения мощности не замечаю и в отчаянии кричу еще громче:

– Форсаж! Форсаж!

По радио все еще уговаривают меня прекратить хулиганство, но я не могу отпустить рычаги управления вертолетом и уменьшить громкость, не могу сказать „Ермаку“, что мы попали в опаснейшую ситуацию. Капитан понял, что с двигателем произошло что-то катастрофическое, и молча ждет своей участи…

Медленно, ой как медленно Лещенко перемещает рычаг форсажа. Вертолет продолжает вращение. Наконец мне показалось, что двигатель начал прибавлять спасительную мощность и вращение начало замедляться. Но что это белое впереди? Сильный ветер несет неуправляемый вертолет прямо на вертикально торчащую из воды льдину! Вот она уже рядом, машина бьется нижней частью фюзеляжа о ее вершину, слышится скрежет… Но как-то соскальзывает, и сильный ветер продолжает уносить нас все дальше и дальше от „Ермака“. Я знаю, что Лещенко частичным включением форсажа увеличил мощность двигателя, но вертолет продолжает вращаться, и я опять кричу:

– Форсаж! Форсаж!

Вертолет вращается медленнее. Теперь только самая крутая из волн ударяет по днищу фюзеляжа. Еще немного, и вращение прекращается, вертолет становится управляемым, и я разворачиваю его против ветра – в сторону ледокола. Вот мы поднялись уже метров на сто, и я, опасаясь, что цилиндры не выдержат перенапряжения, кричу Лещенко:

– Уберите форсаж!

Подлетаем к „Ермаку“, он совсем уже рядом. Уменьшаю скорость полета, приближаемся к посадочной площадке… Но вдруг вертолет опять содрогается от резких перебоев двигателя. И снова, чтобы избежать падения на корабль, я отбрасываю его назад. Машина, несмотря на мои усилия, падает и опять начинает вращаться. Я кричу Лещенко:

– Форсаж! Включите форсаж!

Все повторяется, как в кошмарном сне: гребни волн под фюзеляжем, бешеное вращение. Со всей силы жму на правую педаль, но вертолет не слушается управления. Мелькает мысль: в прошлый раз нам удалось сохранить рулевой винт при встрече с льдиной, удастся ли сейчас? А вертолет все убыстряет вращение, оставляя все меньше шансов на спасение. Я вижу, как Лещенко перемещает рычаг форсажа, время идет, но мощность двигателя не увеличивается.

– Форсаж!

Наконец вращение замедляется, а вскоре и совсем прекращается. Разворачиваю вертолет в сторону „Ермака“, но прошу Лещенко форсаж не выключать.

Что делать? Попытаться еще раз сесть на ледокол или улететь севернее, найти подходящую льдину и сесть на нее? Но до льдов, пригодных для посадки вертолета, несколько километров, выдержит ли такой перелет двигатель? Вдруг вижу покачивающуюся на волнах небольшую льдину. Она слишком тонка и мала для посадки вертолета, но она наверняка не сломается под тяжестью капитана. Доворачиваю вертолет на эту льдину, снижаюсь, чтобы высадить Бызова.

– Товарищ капитан, дальнейший полет небезопасен, прошу вас сойти на льдину!

– Я с вами!

Чего в этом решении больше? Смелости? Веры в благополучный исход этого ужасного полета? Желания поддержать товарищей? Нет времени для психологического анализа поступка капитана, и если бы я мог бросить управление, то обнял бы его…

Мы отходим от льдины, летим к „Ермаку“. С большим превышением захожу на посадку, осторожно снижаюсь. Сильный встречный ветер и завихрения у корабля вынуждают меня энергично работать управлением, чтобы точно выдержать из всех глиссад снижения самую безопасную в данной ситуации… Вертолет на площадке! Ужас длиной в девятнадцать минут позади!!! Так и хочется от нахлынувшей радости закричать: „Ура! Мы живы!“. Но сил нет даже на шепот…