Борис Носик - Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями

Был Отто одержим идеями «помощи народу», а может, также и «освобождения народа», во всяком случае, любил, как всякий русский интеллигент, поговорить на эту тему, беспечно и пространно, дома, а особенно за границей, надеясь, что до слуха начальства праздные эти заграничные беседы не долетят. Ан заблуждался. Один из собеседников его, почтенный г. Карпович, не поленился настрочить донос, который нашла в архиве Третьего отделения одна исследовательница творчества Тургенева. Вот он:

«Отто Александр Федоров — с. — петербургский мещанин. В 1872 году проживал за границей в качестве гувернера при детях вдовы действительного статского советника Власовой. По заявлению бывшего Херсонского вице-губернатора Карповича, встречавшего Отто за границей, последний неоднократно говорил ему о необходимости ниспровержения существующего государственного строя».

Уж так ли говорил Отто за кофеем или за ужином, радуясь встрече с земляком, или не так (бывший вице-губернатор из «степей под Херсоном» был, небось, глуховат и не сильно образован), а донос лег на полку, и по возвращении Отто в Россию был установлен за молодым человеком негласный надзор. Но надзор — дело десятое (за кем из нас не было надзора при мильонах-то стукачей?), если все в жизни ладится. У Отто же как раз все не ладилось. Был он влюблен в одну почтенную даму, очень долго страдал, не пользуясь взаимностью. Она была вдова известного литератора Плетнева и была на двадцать лет старше Саши…

Он ведь вообще не слишком был уверен в себе и долго не мог найти своего пути. Наблюдательный Тургенев заметил это еще при первой встрече, проникся к бедному юноше сочувствием, им заинтересовался. Тургеневу он напомнил молодого Белинского, и всякий, кто встречал описания нескладного, неловкого, прыщавого, обидчивого Белинского (времен, скажем, его влюбленности в одну из сестер Михаила Бакунина), поймет, что хотел сказать Тургенев, сравнивая Отто с Белинским. Сохранилось письмо Тургенева к молодому Саше Отто, написанное вскоре после их знакомства.

«Своею наружностью, — писал Тургенев, — и некоторыми чертами характера Вы мне напоминаете Белинского, но тот был молодец, пока болезнь его не сломила. Самолюбив он был так же, как Вы; но он не истреблял самого себя — а главное: он никогда не беспокоился о том, что о нем подумают, так ли его поймут и т. п. Он шел полным махом вперед, радостно и резко высказывая все, что думал — а кто его не понимал или понимал ложно — ну, наплевать! Вот этой-то безоглядочности я желал бы Вам побольше. И не говорите Вы мне, что это в Вашем положении невозможно, что Вы сызмала поставлены криво и неловко; — человек образованный, самостоятельно, внутренне свободный — по этому самому — находится в тысячу раз более выгодном, менее ложном положении, чем человек с нормально устроенной обстановкой — и с темной или спутанной головой. Правда, для того, чтобы легче сносить жизнь, весьма хорошо иметь игрушку, которая бы забавляла, дар, талант. Белинский имел эту игрушку, а у Вас ее, быть может, нет; но зато у Вас есть возможность деятельности общественной, хоть и низменной, но полезной, и понимание ее, и примирение с нею; этого у Белинского не было».

Не правда ли, поразительное письмо? Увидел добрейший Тургенев еще одного неустроенного юношу, мятущегося и, как теперь говорят, «закомплексованного», и — к столу, писать ему, лечить, помогать, искать спасенья… Тургенев увидел в нем страсть к служению, амбиции, но не знал еще, куда они будут приложены и когда… И заодно с советами написал Тургенев еще один портрет Белинского (пожалуй, уже не самого раннего) — портрет для личного пользования адресата, в лечебно-воспитательных целях…

Конечно, новый характер, этот молодой Отто, он и для литературы не пропал даром — у писателя каждое лыко в строку. Недаром ведь исследовательница Тургенева полезла в архив в поисках доносов на Отто. Всеми признано, что Нежданов, герой тургеневской «Нови», многим разжился от Саши Отто. Родился этот герой «от князя Г., богача, генерал-адъютанта, и от гувернантки его дочерей, хорошенькой институтки, умершей в самый день родов… все в нем изобличало породу: маленькие уши, руки, ноги, несколько мелкие, но тонкие черты лица, нежная кожа, пушистые волосы, самый голос, слегка картавый, но приятный. Он был ужасно нервен, ужасно самолюбив, впечатлителен и даже капризен; фальшивое положение, в которое он был поставлен в детстве, развило в нем обидчивость и раздражительность; но прирожденное великодушие не давало ему сделаться подозрительным и недоверчивым. Тем же самым фальшивым положением Нежданова объяснялись и противоречия, которые сталкивались в его существе. Опрятный до щепетильности, брезгливый до гадливости, он силился быть циничным и грубым и на словах; идеалист по натуре, страстный и целомудренный, смелый и робкий в одно и то же время, он, как позорного порока, стыдился и этой робости своей и своего целомудрия и считал долгом смеяться над идеалами. Сердце он имел нежное и чуждался людей; легко озлоблялся — и никогда не помнил зла».

Не для того привел я эту длинную цитату из симпатичного мне (как любому завсегдатаю парижской Тургеневской библиотеки) Ивана Сергеевича Тургенева, чтоб снова, воспользовавшись предлогом, насладиться его прозой, а для того, чтоб попользоваться едва ли не единственной (хоть и романизованной) сохранившейся характеристикой Александра Отто, странности которого все замечали, вряд ли, однако, стремясь объяснить их и простить, как благородный «Тургеша».

В 1877 году Александру Отто было, вопреки ожиданиям, разрешено снова поехать за границу. Потому что, хотя считался он для получения паспорта лицом не вполне благонадежным, кое-кому было, наверное, спокойнее, чтоб жил он далеко. С 1882 года он навсегда поселился во Франции. В 1882–1883 годах был он литературным секретарем и библиотекарем у не столько старого (62 года всего ему было), сколько совсем больного уже Тургенева. Последние тургеневские письма написаны рукой 38-летнего Отто, Тургенев только ставил свою подпись. Надо сказать, что и сам тургеневский секретарь не любил подписываться фамилией Отто. Фамилия казалась ему нерусской, чужой, да она и была чужой. И поскольку самым близким для себя человеком А. Ф. Отто считал А. С. Пушкина, то он и подписывался уже с молодых лет пушкинской фамилией — Онегин. Он, как известно, уже с 60-х годов собирал книги Пушкина и о Пушкине, пушкинские портреты… Он даже подал на Высочайшее Имя прошение о замене фамилии Отто на фамилию Онегин, но дело это было сложное, и ответ из Петербурга долго не приходил. А все же, ко всеобщему удивлению, ответ пришел в конце концов положительный (в 1890 году): может, вознагражден он был за ненавязчивость свою и странность своей просьбы, а может, был это знак отцовского великодушия, проявленного тайно. Александр Отто был, наверно, последним, кто ухаживал за больным Тургеневым, кто слышал его голос, кто закрыл ему глаза…