Г.Гасфорд - СТАРИКИ И БЛЕДНЫЙ БЛУПЕР

Выполнив образцовый разворот на месте, командир Бе Дан отдает нам приказ разойтись.

Солнце уже невысоко висит над горизонтом, поэтому всем можно расслабиться. Сумерки – безопасное время, потому что дневные налеты авиации уже завершились, а для ночных еще рановато. Нас проводят по деревне до большого костра, где селянки приготовили торжественный ужин. Должно быть, дозорные на тропе предупредили о нашем приближении задолго до нашего прибытия.

Знакомая суета приготовлений и запахи еды, животных и поварских очагов напоминают нам о нашей деревне, и всех охватывает легкая тоска по дому. Но ненадолго, потому что встречают нас как родных.

Как всегда, я главная звезда. Попал-таки в шоу-бизнес! Все исполнены любопытства по поводу Чиенси Мая, бойца Фронта – американца. Некоторые заговаривают со мной по-французски. Другие спрашивают, не лиенсо ли я – "русский". Но большинству селян охота сказать мне все английские слова, что им известны, одни делают это из выпендрежа, другие проверяют правильность своего произношения.

Я тут знаменитее Джесси Джеймса. Маленькие детишки стайками следуют за мной по пятам. Детишки веселые и здоровые, вовсе не похожи на тех жалких, грязных маленьких дикарей в оккупированных районах. Вместо того чтобы вопить: "Дай мне одна сигарета! Дай мне одна сигарета!", они вежливо спрашивают: "Май о дай?" – "А где Вы живете?"

Все дети поголовно меня любят, но взрослые относятся по-разному. Одна из местных женщин испепеляет меня ненавидящим взглядом. Когда я прохожу мимо, эта женщина сдирает с себя сандалии и швыряет их в стену.

Паршивая собачонка вприпрыжку бежит мимо, тявкая на желтую бабочку.

Каждый из детишек желает потрогать меня за нос. Как только я присаживаюсь, они слетаются, чтобы потрогать меня за нос. Каждый раз, когда малыш трогает меня за нос, его разбирает истерический хохот, будто бы нос мой – самая что ни на есть смешная штука, и смешнее него никто из детишек ничего в жизни не видывал.

Кормят нас изысканно – ароматной печеной свининой с бататом, можно сделать специальный заказ – стейк из слона, жаркое из обезьяны, мясное ассорти из собачатины, все это приготовлено на костре, который топится кокосовой скорлупой.

Маленькие девчушки, такие застенчивые при чужаках, дарят нам цветы, а после хихикают и прячут лица под ладошками. Мужчины и женщины, которые работали на дороге, когда мы пришли, похлопывают нас по спине. Именно они – тот самый народ, о котором говорит Мао в Красной книжечке, которую Бо Кан Бо всегда читает нам в Хоабини, народ, который сродни океану, в котором партизаны Фронта плавают, а враги тонут. Нация Ви-Си.

Под бетонным обелиском, увенчанным красными металлическими звездами, четыре молоденькие девчушки с одинаковыми голубыми гитарами поют по-вьетнамски "A Hard Day's Night". Музыканты они не бег весть какие, но энтузиазма хоть отбавляй. Они смущаются и забывают слова. Гитары фальшивят. Когда ошибаются, то краснеют и спасают ситуацию смехом, и слушатели смеются вместе с ними.

Сельские старейшины и командир местных чиенси окружили командира Бе Дана, усевшись все вместе на корточках полукругом на деревенской площади. Пулями они рисуют в пыли карты. Каждое влиятельное лицо агитирует за свою позицию противника, которую следует атаковать.

Я пью рисовое вино. Пью много рисового вина. Я пью рисовое вино разлегшись навзничь на джутовых мешках, набитых шелушеным рисом, в окружении двадцати деревенских детишек, которые взяли под свою опеку меня вместе с моим носом.

Когда я засыпаю, горы рушатся, и металл заводит беседу с землей.

На следующий день мы встаем поздно и покидаем деревню, когда начинает смеркаться. С этого момента будем идти только по ночам, потому что уходим из освобожденного района.

Деревня обезлюдела. Дангонговцы с рассвета на дороге, превращают большие камни в маленькие.

Сельские старейшины машут нам на прощанье. "Транг, – говорят они – Победа". И еще говорят "Гиа Фонг" – "Освобождение".

Мы движемся по грунтовой дороге, замаскированной от воздушной разведки саженцами, которые рассажены в ямках через каждые несколько ярдов, и каждый раз, когда по дороге проходят грузовики, эти саженцы выкапывают, а потом сажают обратно.

Свернув с дороги и войдя в лесополосу, мы срезаем побеги, усеянные зелеными листьями, и прикрепляем их к одежде, ранцам и оружию. Мы с радистом Ха Нгоком смеемся, старательно украшая друг друга свежими побегами, пока не становимся оба похожи на кусты с ногами.

Выходим из лесополосы и шагаем вдоль речного берега. Загружаемся на паромную баржу, чтобы переправиться через реку. Паромная баржа сооружена из тяжелых бревен, отесанных вручную и скрепленных болтами. Видавшие виды древесина выцвела добела выше ватерлинии. Два гигантских каната не дают барже уплыть, когда ее толкают шестом через реку.

У паромщика мускулистая грудь, мускулистые руки и ноги. На нем выцветшие обрезанные "ливайсы", вокруг головы обмотана футболка защитного цвета. Он слепой.

Все время пока переправляемся через реку, слепой паромщик с ненавистью глядит на меня. Зрачки его незрячих глаз белы как опалы. "Чую иноземца", – говорит он, и вдруг выхватывает мачете и начинает рассекать им воздух вокруг себя.

Сонг строго что-то говорит слепому паромщику, и он неохотно отдает мачете.

"Гиа Фонг, Донг Чи, – говорит слепой паромщик, когда мы колонной покидаем его баржу. – Освобождение, товарищи".

"Гиа Фонг", – отвечаем мы все.

Отталкиваясь шестом от берега, слепой паромщик кричит нам вслед: "Убейте американца!"

Мы топаем. Мы снова спустились в долину. Соблюдаем полный запрет на шум и сообщаемся только условными сигналами.

Мастер-сержант Ксуан обнаруживает следы от ботинок, крупные и глубокие, следы американцев, а не марионеточной пехоты. Мы замечаем отпечатки прикладов там, где они присаживались отдохнуть. Мастер-сержант Ксуан примкнутым штыком выкапывает мусор, оставшийся после приема пищи из жестянок. Если сухпаи съедены наполовину, значит, бойцы противника планируют вернуться на базу к концу дня. Мастер-сержант Ксуан показывает командиру Бе Дану несколько пустых банок из-под сухпая. Банки еще влажные внутри, и выскребли их дочиста.

Командир прикасается пальцем к носу, что означает "длинноносые", и оборачивается, чтобы отделение могло увидеть этот знак, потом глядит на мастер-сержанта Ксуана. Мастер-сержант кивает головой.

Сигнал передается по тропе, а Боеболка тем временем заявляет громким шепотом: "Я руки и ноги поотрываю этим капиталистам, разжигателям войны. Я наложу в их колодцы. Я изгрызу их лица зубами. Я…"

Командир Бе Дан хватает Боеболку за глотку: "Боеболка, рот закрой, а то я лично тебя пристрелю".