Сильвио Д'Арцо - Старики

Не знаю, происходит ли это от избытка чувств или же, наоборот, от их недостатка, но является достоверным фактом то, что к самым большим трагедиям я отношусь почти безразлично.

Какой-нибудь несчастный случай, определенная ситуация и обстоятельства трогают меня гораздо больше, чем город уничтоженный пожаром.

Именно по этой причине я берусь сегодня за перо, чтобы поведать историю о стариках Гримальди.

Прожив жизнь в относительно счастливую пору — насколько я знаю, они родились где-то в восьмидесятых годах прошлого столетия — они были счастливы на протяжении многих лет и в личной жизни. Они были обладателями вполне приличной ренты и, если верить слухам, были в свое время красавцами. Но затем всё в корне изменилось.

Когда им было под пятьдесят (после того как они прожили уже с десяток лет в стороне от мирской суеты), у них умер единственный сын; и, если в счастье они походили на сотни других счастливых людей, то эта первая потеря изменила их до неузнаваемости. Можно сказать, что только теперь они стали тем, чем были на самом деле. Они перестали выходить из дома и почти никого не принимали. В возрасте от пятидесяти до шестидесяти лет (включая последние четыре года войны) они начали все сильнее ощущать, как неумолимо стал таять их прежний достаток, но они даже не пошевелили пальцем, чтобы предупредить такой ход событий. Целых десять лет они ограничивали себя ролью этаких сторонних наблюдателей, подобно тому, как смотрят на огонь, медленно пожирающий письмо, брошенное в камин.

Наконец, остался у них один только дом. Тогда, подсчитав хладнокровно, сколько им еще можно было прожить, и, что можно было выручить от продажи дома, они решили продать его. В результате, получив только половину, а, может быть, и того меньше, что без особого труда получили бы на их месте другие, они переселились в центр города. В центре всё под рукой — заметил муж, которого с прошлым связывал лишь только небольшой багаж парадоксальный происшествий и давно устоявшихся догм.

С этого момента начинается третий период их жизни, и, они даже не подозревали, что вскоре у них откроется еще и четвертый. В качестве своего последнего каприза муж избрал чтение книг Горация; жена же занималась всякими мелкими работами по дому, делая вид, что они были просто необходимы. Так проходил день за днем; и, поскольку счастье на земле существует в самых различных формах, не сомневаюсь, что они были вполне счастливы.

Всё началось неожиданно в среду. Часы на площади только что пробили половину одиннадцатого. Как обычно, женщина, приходившая к ним по утрам, и, которой вменялось в обязанность делать покупки и подметать комнаты, сняла с себя фартук и заспешила на улицу. Ей надо было до часу заскочить еще в два дома.

Но на этот раз она тут же вернулась.

— Там… какой-то синьор, он просит вас, — обратилась она к синьоре немного резковато, видимо, в виду непредвиденной задержки. Синьора тут же бегло оглядела комнату — все ли в ней было в порядке.

— Думаю, что мы можем принять его здесь, — высказала она свое решение. — Пусть он войдет, Мария!

— Он не может, — сообщила женщина, вернувшись без гостя.

— Просит прощения и говорит, что хочет говорить лично с вами.

Муж синьоры удивленно оторвал свои глаза от книги.

— Он молод? — поинтересовался он, обращаясь к женщине.

— О…да, — ответила та, видимо не очень понимая суть вопроса. — Молод, как же. Ему должно быть нет еще и тридцати.

— О, где же вы, блаженные времена? Где вы? Такая спешка, — покачал он головой, и взглянул на жену. — Хотя бы подождал, когда выйдет из дома муж…

— Боюсь, что в этом случае ему пришлось бы ждать слишком долго, — пошутила жена. — Вот уже два года как ты не выходишь из дома.

Возраст, обстановка, в которой они жили, были таковыми, что каждое посещение было для них настоящим событием, загадкой; а, чтобы к ним зашел молодой человек, такого вообще никогда не было. Сейчас же — незнакомый человек, да к тому же еще и молодой, искал встречи с его женой. Все это просто не укладывалось в голове.

— Ладно. Ладно. К чему извиняться? Я разве тебя просил об этом? — продолжал он шутить в том же духе. — Считай, что я читал Горация и ничего не слышал. Не бери себе в голову.

Жена улыбнулась и вышла из комнаты. В гостиной она увидела молодого человека, лет тридцати или что-то около этого. Она, естественно, никогда его ранее не видела, и, его имя ей было совершенно неизвестно. Лицо его было покрыто щетиной, трех-четырех дневной давности, и одет он был в старенький желтый плащ, которыми в свое время пользовались офицеры кавалерии.

Случайными, без претензии на что-либо, были также и его галстук, и обувь. Короче говоря — если не брать во внимание некоторую агрессивность нашего гостя, которая к тому же отнюдь не была отталкивающей — перед нами был типичный портрет бедного студента с литературного факультета, который наверняка станет журналистом, но пока вынужден давать уроки на дому, за самую низкую плату.

— Видите ли. Дело вот в чем, — начал он, как только они сели, да с такой подкупающей застенчивостью и с таким жаром, что и сам невольно улыбнулся. — Я знаю, история покажется длинной; однако, не думаю, чтобы её можно было сократить намного. Видите ли, … мне сейчас двадцать шесть лет (в августе будет двадцать семь), и я являюсь студентом юридического факультета. Или, правильнее сказать, посещаю курсы юриспруденции, рассчитанные на несколько лет; этот год, по всей видимости, у меня будет последним…

— Как мой сын, — непроизвольно вырвалось у синьоры, приготовившейся слушать его с чувством материнской и в то же время дружеской иронии.

— Некоторое время я учился в Болонье; первые два года. Вы, конечно же, понимаете, каково это… после чего еще два года — в Милане.

— Совсем как мой сын, — снова заметила синьора.

— Надо же, — улыбнулся юноша, немало удивленный этими неожиданными для него аналогиями. — Думаю, что на этом кончаются аналогии. Полюбуйтесь, — пояснил он, указывая кивком головы на свой плащ и туфли; но, пожалуй, еще больше намекая на свое незавидное материальное положение, которое, очевидно, было, куда еще хуже, чем убогий вид его одежды. — Не допускаю, чтобы ему было хуже, чем мне.

Синьора переменила тон.

— Как бы и я хотела иметь такую уверенность…

— О, извините, — тут же прореагировал гость, начиная догадываться, что ее сын, по всей видимости, уже умер. — Мне очень жаль. Но, если это даже так, я должен заметить, что остаюсь при своем мнении.

И, прежде чем вернуться к теме своего разговора, он подождал, умерив насколько возможно свой пыл, пока синьора отойдет от шока, произведенного его словами.