Геннадий Алексеев - Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник)

Тогда мне было 20 лет. Я был студентом второго курса. С этюдником и со складным стульчиком ходил я здесь, изнемогая от всей этой красоты и от желания высказать кому-нибудь свой восторг. Именно тогда все и началось. Я описал в дневнике озеро, дорогу, лес и свои чувства. Это было первое мое литературное произведение – стихотворение в прозе. Безнадежно сентиментальное, жалкое во всех отношениях, оно было все же первым.

И вот я вернулся сюда через 15 лет.

Лес и берега стали чище. Дорога осталась прежней. Все так же красиво. Даже еще красивее. И мне снова хочется написать что-то отчаянно сентиментальное, как тогда. Но теперь у меня так не получится.

14.7

Когда долго не пишу, охватывает страх: вдруг разучился? С опаской берусь за стих, и он выходит. Слова ложатся, как надо. И вздыхаю облегченно.

17.7

По Большому проспекту навстречу мне движется толпа. Передние несут на палках большое красное полотнище с белыми жирными буквами: ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ! Люди одеты нормально, значит, не киносъемка.

Вслед за толпой свернул на площадь и понял – митинг. По случаю пятидесятилетия июльской демонстрации в Петрограде.

На балконе неподвижно стоят люди в одинаковых серых костюмах с темными галстуками. Серый, что стоит посередине, читает по бумажке речь. Толпа под балконом постепенно тает (постояли – и хватит, дома дел полно!).

21.7

Пастернак написал о Гамлете:

«Гамлет отказывается от себя, чтобы “творить волю пославшего его”. “Гамлет” не драма бесхарактерности, но драма долга и самоотречения. Волею случая Гамлет избирается в судьи своего времени и в слуги более отдаленного».

Вот она – формула: ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ СЕБЯ, ЧТОБЫ ТВОРИТЬ ВОЛЮ ПОСЛАВШЕГО ЕГО!

Сегодня у себя под мышкой я обнаружил маленькую, но очень красивую коричневую родинку. Тридцать пять лет принадлежит мне это тело, и я не знал, что на нем есть такая чудесная родинка.

23.7

Утром решили мы с Б. вычистить старый финский колодец, что был рядом с участком. Б. надел резиновые сапоги и полез (колодец неглубокий – метра два с половиной). Спустившись вниз и усевшись на торчавшую из воды ржавую трубу, Б. огляделся и увидел большую лягушку, сидевшую под нависающим камнем. Она сидела совершенно неподвижно и была очень величественна.

– О! – сказал Б. – Вот и хозяйка колодца! А мы думали, что он ничей!

– Да, – сказал я, – колодец чистить нельзя, ясное дело!

Мы поймали овода и накололи его на длинную травинку, Б. поднес овода к самому носу лягушки. Она несколько секунд раздумывала, колебалась, потом быстро открыла рот, и овод исчез,

– Давай предложим ей на десерт землянику! – сказал я.

Нацепили на травинку земляничину. Лягушка проглотила ее мгновенно. Однако позу свою не меняла и делала вид, что ничего, собственно, не произошло.

– Гордая! – сказал Б.

– Еще бы! – сказал я.

Тетя Мотя – так мы назвали хозяйку колодца – съела еще одного овода, двух толстых мух и восемь земляничин. Последние ягоды она уже не могла проглотить. Когда она открывала рот, ягоды были видны – она держала их за щекой. Ее сын – лягушонок Кузя (он объявился позже, высунув нос из тины) одолел только три ягоды, больше, по молодости, не смог.

После мы купались. У берега среди водорослей плавал великолепный жук-плавунец, похожий на большую плоскую сливовую косточку. Мы его поймали и рассмотрели. Снизу он был светлее, чем сверху, но тоже красив. Когда мы его выпустили, он не уплыл, а все сновал у наших ног. Наверное, мы ему понравились.

Наконец – отъезд.

До Приозерска плыли на катере между бесчисленных зеленых островов, как бы раздвигавшихся, чтобы нас пропустить, и сдвигавшихся за нами. Кое-где из воды торчали огромные гранитные глыбы. И опять я подумал, что красивее ничего не видел, что это красота совершенная, созданная великим мастером в пору наивысшего расцвета его таланта.

12.8

Загорск. Лавра. Житие Сергия на стенах главных ворот. Смешной, трогательно-нелепый медведь.

«А когда оставался у него один кусок, половину он отдавал зверю».

В Лавре киносъемка. Пырьев делает «Братьев Карамазовых». Бродит странная публика: девки с косами в холщовых сарафанах и лаптях, купчики в поддевках, в картузах и сапогах бутылками, офицеры с аксельбантами и при усах, дворяне в цилиндрах. Тут же среди них расхаживают настоящие священнослужители в черных рясах.

В шесть началась всенощная в трапезной церкви. Мы отстояли ее всю (более двух часов).

Зрелище было захватывающее – этакий спектакль в нескольких актах и со многими актерами. Архидиакон с маленькой седой бородкой на красивом интеллигентном лице пел вдохновенно. Ему вторили два хора – хор иноков и хор семинаристов. Последние имели вполне светский вид – без бород, в белых рубашках с галстуками.

Народу было множество. Мы стояли в плотной толпе, трудно было даже пошевелить плечами. Старушка, стоявшая рядом, упала ниц на чьи-то ноги, и ее совсем не было видно там, внизу. С трудом я помог ей встать.

Благословляя паству, митрополит строго взглянул на меня: моя голова торчала над платками женщин и была видна издали.

14.8

Царицыно. Руины некогда великолепного дворца, в котором цари так и не жили. Ржавая табличка с надписью: «Памятник архитектуры. Охраняется государством». Рядом другая табличка: «Осторожно! Здание разрушается!»

Все стены исписаны, исцарапаны, исчерканы любителями отечественного зодчества.

15.8

Архангельское. Совсем другой коленкор – усадьба и парк содержатся прекрасно. Здесь военный санаторий. К тому же сюда возят иностранных туристов.

Прекрасный, удивительно ровный зеленый газон. Ручные белки прыгают по деревьям.

18.8

Светлогорск. Как он раньше назывался, не знаю. Некогда – фешенебельный немецкий курорт в получасе езды от Кенигсберга.

Городок полностью сохранился во время войны и прилично содержится – здесь отдыхает летом областное начальство.

Милые чистенькие немецкие домики, крытые черепицей, Все разные, все построены с предельным тщанием – камушек к камушку, досочка к досочке. Домики стоят в сосновом лесу у самого моря. Берег высокий, обрывистый.

19.8

Море шумит. И сосны шумят.

Странно видеть на этих домиках русские надписи.

20.8

Наша хозяйка сдает две комнаты. В одной мы, в другой, что поменьше, еще жилица. Хозяйка с дочкой ютятся на кухне – они спят на раскладушках. В день мы платим за постой 2 рубля, и та, другая жилица – рубль.

Кухня проходная. Поздно вечером, возвращаясь из кино, мы проходим ее на цыпочках – хозяйке рано утром на работу и она вместе с девочкой рано ложится спать.

Когда-то весь дом принадлежал одному владельцу. Теперь его поделили на несколько маленьких неудобных квартирок.