Виктор Будаков - Генерал Снесарев на полях войны и мира

(Чижевский говорил, что история человечества не есть история историков, которым не дано почувствовать, понять, какие солнечные бури метут человечество. От них, солнечных бурь, — все мировые разломы, революции, эпидемии. Заслуга Чижевского — открытие влияний и воздействий активного Солнца на жизнедеятельность биосферы, — безусловно, значительна для развития естественно-научных представлений. Однако за таким радикально-гелиоцентрическим воззрением просматривается недооценка собственно человеческой творческой нравственной активности в истории, не говоря уже о духовном действии Божественной силы. Да и Снесареву взгляд на войну как на патологический всплеск в социальном поведении, вызванный колебаниями солнцедеятельности, вряд ли бы пришёлся по душе. Он, конечно, ещё из университетского курса не только помнил про «Вековечные возмущения планет» — так называлось исследование ректора Московского университета, академика Д.М. Перевощикова, он не однажды эти планетарные «возмущения» ощущал реально — душевно и сердечно. Но обосновывая философию войны, он видел в последней нравственную трагедию человеческого бытия, где действует и Промысел, и политический аморализм, с которым нужно бороться человеческими, а не космическими средствами. Взгляд Александра Чижевского — это своеобразный астрономический детерминизм, научный недуховный космизм, альтернативой которому были идеи Николая Фёдорова, Павла Флоренского, Алексея Лосева; они смотрели на космос иначе, видя в нём не только проявление сугубо материальных сил и энергий, но символическую и метафизическую реальность, открывающую простор для нравственной и научной деятельности человека. Развивайся советская наука в этом направлении, возможно, её достижения были бы ещё более существенны и неоспоримы.)

В июле 1928 года родился Андрюша-маленький — радость великая, но сразу же и омрачённая: едва его мама вернулась домой, как у неё резко обострилась сосудистая болезнь; её отвезли в институт послеродовых заболеваний, где она пролежала полгода; когда вышла оттуда, ей пришлось заново учиться ходить.

В остальном, семейственном, на первый погляд, всё складывалось хорошо в эти последние годы двадцатых. Глава семьи — Герой Труда. Сын Евгений — юрист-защитник. Дочь, окончив школу с педагогическим уклоном, курсы французского языка, вечернюю балетную школу, осенью 1929 года поступила в Институт востоковедения. Сын Кирилл учился там уже на четвёртом курсе. В феврале — марте того года он побывал на Севере с международной группой инженеров лесного дела, был переводчиком-экономистом, видел Вологду, Архангельск, Пинегу, Мезень… село Княж-Погост, Усть-Сысольск — все старинные северные уголки со старинными названиями.

Имя, книги, мысли Снесарева входят в широкий культурный и общественный обиход. Штрих в этом смысле не пустячный и показательный: великий генетик Вавилов, побывавший и на Памире, и в Афганистане, в своём «Земледельческом Афганистане», изданном в 1929 году, делает ссылки на снесаревские труды.

В 1929 году были объявлены выборы в Академию наук СССР. Академия расширялась новыми направлениями и науками, естественно, и новыми именами… Военная наука после общественных обсуждений и административных заседаний тоже допускалась в научный ареопаг. От военных в Академию наук была выдвинута кандидатура Андрея Евгеньевича Снесарева.

Но не стоит обманываться: есть силы, есть люди искусного Зла, которые до поры до времени не мешают его восхождению наверх, чтобы сбросить без надежды подняться, — такова их природа. Ещё в 1924 году на Снесарева выдаётся характеристика, где после биографических перечислений нейтрального характера идут собственно оценочные, и там безвестными «биографами» положительные черты не без искусства смазываются проявлениями черт, для тех лет негативных. Читаем: «Имеет формально широкое образование как в военном отношении, так и в общем. Идеалист по своему миросозерцанию, он не в состоянии удовлетворять требованию современного момента как в смысле самого содержания предмета, так и в постановке его преподавания. Рутинёр, склонен к схоластике и беспредметному теоретизированию. Весьма компетентен в вопросах географии Среднего Востока. Но и тут допускает чрезвычайно много антимарксистского душка. Отношение к работе хорошее, к слушателям — снисходительно-отеческое. Политически лоялен».

Казалось бы, всё есть: и знания, и лояльность… Ну, идеалист, так покамест это не самый страшный грех, Москва ещё терпит идеалистов, как чудаков из безвозвратного прошлого. Антимарксистский душок — у кого его тогда не было. И вдруг концовка — приговор наотмашь: «Как руководитель по военной географии не годится». Один из лучших учёных-географов, теоретиков и практиков, один из самых значительных геополитиков страны и мира… но не годится. После этого куда ему в советские академики!

Да ещё и арест. И не один. Первый — царицынский, уже давний. Второй — московский, не столь давний и словно бы случайный: взяли — и трёх дней не прошло как выпустили — без объяснений. Но ясно было, что печальная русская сказка не закончилась. Там всё главное — с третьего раза…

Подпирали, с одной стороны, Ворошилов (его статья в 1929 году о Сталине как о первом полководце Красной армии давала старт очередному мифу), с другой стороны — Тухачевский и Уборевич, напористости и безнародной военной мысли которых явно мешали военспецы с их огромными традиционными знаниями, военной культурой, чувством родины и народной жизни.

Осенью 1929 года Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук подписала договор со Снесаревым на издание «Этнографической Индии». Незамедлительно начался издательский процесс. Книга скоро была набрана. Началась тщательная корректура, окончательная доводка, завершить которую автору и издательству не дали.

В ночь с 27 на 28 января 1930 года он был арестован.

…Рушились крестьянские подворья, рушились церкви, рушились налаженные было офицерские семьи и жизни.

Возвращаясь с тестем за полночь, он увидел двух солдат у двери, всё понял. Солдаты попросили пройти внутрь квартиры. Там было ещё несколько военных — шёл обыск. Есть ли ордер на обыск? Есть, есть, за этим дело не станет. Ордер № 2451 от 27 января 1930 года за подписью Мессинга, ни много ни мало заместителя председателя ОПТУ. Производит обыск Вунштейн, комиссар оперативного отдела.

Велено было сесть в центре комнаты под люстрой (о чём он только ни передумал в те минуты, часы, а свет люстры горяч, жесток, наполнен равнодушием; двенадцатирожковая бронзовая люстра с бронзовыми блюдцами-подставцами, с фарфоровыми листьями и бесчисленными хрустальными висюльками сияла, исходила светом, такого зловещего искусственного света он больше никогда не увидит!), ему ни с кем нельзя было разговаривать, подходить к нему тоже было нельзя.