Анатолий Вишневский - Перехваченные письма

29 июня 1961

Твои письма доставляют мне большое удовольствие. Приятно, что у нас установилась переписка, и надеюсь, что она будет продолжаться и дальше. Конечно, было бы еще лучше, если бы можно было общаться не только через письма, но, вероятно, это не так просто.

Мне очень понятно и близко все, что ты пишешь о себе. Очевидно тот процесс эволюции, который происходил в твоем сознании, был пережит, может быть, только более ускоренными темпами, и мной. Интересно, что пришли-то мы к одному, по основным вопросам разногласий между нами нет, несмотря на совершенно разные условия, в которых мы перевоспитывались. В этом доказательство, что есть только одна правда, одно правильное понимание жизни и назначения человека.

О годах и я стараюсь не думать, вернее, как-то не думается. Я часто сравниваю себя и своих сверстников с нашими бабушками, когда им было столько же лет, сколько нам сейчас. Это были древние старухи, у которых все было в прошлом, а в настоящем какое-то безрадостное прозябанье в ожидании конца. Я себя старухой никак не чувствую, ни в мыслях, ни в действиях. Говоря на эту тему с некоторыми «инакомыслящими» (здесь ведь тоже такие имеются), стараюсь им объяснить, что это происходит так,

как поется в одной из наших песен.

Конечно, они с этим согласиться не хотят и выставляют миллионы всяких возражений по этому вопросу, точно так же, как и по всем другим…

Пришли мне, пожалуйста, еще твои стихи. Обещанного тобою письма от Степана еще не получила, но очень бы хотела, чтобы он написал.

Художественная вибрация соединяет индивидуальное ощущение природы с основной космической поэзией вселенной, с Тао. Тао нам представляется небытием, пустотой, и это отчасти правильно, однако с той поправкой, что из этого царства пустоты каждое мгновение рождается все многообразие бытия — реки, горы, леса и человеческие слова.

Вот как, в приблизительном переводе, эта вибрация или звучание, или ритмическая смена рождения и смерти, проявляется в большой поэзии:

СЛОВА

(Ли-По, 701–762 по P. X.)

Мишук, ты только что уехал, теперь одиннадцать часов, я кончила гладить, легла в постель и думаю: отчего у меня такая суматоха в голове? Я правда многое делаю, все меня интересует, но я не умею торопиться. Dans l'art comme dans la vie c'est l'hésitation qui m'intéresse [322]. Сомнения мне открывают все возможности (вероятно, не все еще), иначе это формулы и привычка — automatisme. Après les hésitations commence la période d'élimination et puis je donne un coup (côté masculin). Vois-tu l'artiste surtout a les deux éléments f (féminin) + m (mâle) [323]. Я знаю, тебя раздражало мое незнание, от какой точки и до какой точки я сделаю crépi [324]и где оставлю les pierres apparentes! Mais ces proportions c'est l'oeil qui décide pendant le travail et encore si je suis bien lunée. Souvent je n'ai pas confiance en moi et j'écoute tout le monde pourtant je sais que c'est difficile de faire son propre sillon et il faut le faire doucement. A propos du «Samson» tu as pris une de mes boutades pour la réalité. La réalité — j'ai une peur bleue de te savoir sur les routes sans moi. Maintenant il est temps de dormir, il est tard. Je t'aime, je t'aime. Ida [325].

Мы видим какую-то сеть, исчерченную вспышками, каменную пыль, несколько огоньков по краям пропасти. И мы смотрим на них с тем чувством свободы, в которую погружают нас бесчисленные образы, рождающиеся в нас, стоит закрыть глаза. Нам, однако, кажется, что эти новые образы — настоящие, как будто Карская просто открыла путь сигналам, звучащим в природе и не услышанным нами только по недостатку внимания.

Карская находится в центре этого мира. Нельзя быть ближе, чем она, к происходящему, к тому, из чего сегодня рождается живопись. Она в него погружается и из него черпает силы — не раз в десять или двадцать лет, как большинство художников, но каждый день — и никогда нас не обманывает.

23 октября 1961

Твое последнее письмо, как, впрочем, и все предшествующие, очень интересно, оно доставило мне большое удовольствие. Я теперь поняла многое из того, что до сих пор мне было не совсем ясно.

Думаю, что твое решение остаться там, где ты находишься, правильно. Я не сомневаюсь в том, что тебе и здесь было бы хорошо, многое из того, с чем ты здесь мог бы встретиться, было бы тебе по душе. Но зачем же на старости лет менять жизнь, если она тебя удовлетворяет, и разлучаться с мальчиками, которые, как видно, пустили там глубокие корни.

Грустно, конечно, что нам не придется встретиться и снова познакомиться после такой продолжительной разлуки. Я очень мечтала об этой встрече и о тех разговорах, которые могли бы быть у нас с тобой при личном контакте. Не теряю надежды, что все же тебе удастся, как ты об этом писал в одном из твоих писем, приехать сюда хотя бы на короткий срок и посмотреть на наше житье-бытье.

Посетили мы, конечно, французскую выставку. Многое там нам очень понравилось. Большое впечатление произвел отдел литературы, по подбору и количеству выставленных книг и по тому, как показаны авторы. Получили представление о быте, может быть, не совсем правильное, но ведь выставочная экспозиция никогда с полной толковостью не изображает образа жизни народа. А особенно приятно было совершить прогулку по улицам Парижа и его окрестностям, просматривая кинопанораму. Временами буквально казалось, что находишься на этих красивых улицах, на набережной Сены, видишь замечательные здания не в изображении, а в действительности, так реально все было показано.

Как поживают маленькие внуки? Здоров ли маленький москвич Алеша? А Соня, вероятно, уже приближается к тому возрасту (от 3-х до 7-ми лет), который мне особенно близок, я ведь занимаюсь психологией детей именно этого возраста, изучением формирования их сознания и общего развития.

Из писем 1961 года

Дорогой мой Николай, спасибо тебе за интересное письмо твоей сестры, а особенно — за выдержки из твоего ответа ей! Мне кажется, что твоя умница-сестра своими письмами нарочито дает тебе повод для психической откровенности (памятуя тебя мальчиком и то в тебе, что не исчезает никогда, — психическую твою замкнутость).

Дорогой мой, получилось удивительное совпадение в том, что ты написал сестре, и что я получил (как предложение) из Восточного Берлина одновременно с твоим письмом. «В литературно-художественном Альманахе мы предполагаем регулярно публиковать стихотворения, рассказы и повести литераторов-соотечественников, проживающих за пределами СССР… Дело это может дать хороший результат: известность писателя на Родине и некоторый материальный достаток, потому что за опубликованные у нас работы мы выплачиваем гонорар».