Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография

На шестой лекции профессор выглядел дряхлее прежнего, помятым и потертым. Он был бессилен опровергнуть обвинения врагов: он не отрекался от еврейства, но не мог и плюнуть им в лицо — ему не хотелось терять места, за его спиной стояли столетия унижений и преследований, и он невольно принимал их если не за должное, то за обычное, не впервые случающееся в истории свинство. Лекцию снова сорвали — на этот раз с особенным рвением и пристрастием. Взбешенная, Рене отправилась оттуда в Сорбонну и, не говоря ни слова, потребовала от Марсель, чтобы та немедля связала ее с Дюма.

— Зачем? — спросила Марсель, потому что все хотела знать и во всем принимать участие.

— Просто так.

— Но все-таки?

Рене разозлилась.

— Тебе этого знать не надо.

— Личное что-нибудь? — догадалась Марсель, и Рене согласилась, подумав про себя, что двести франков для нее теперь настолько личное дело, что ближе и не бывает….

На встрече с Огюстом, который не заставил себя ждать, она дала согласие на участие в нелегальной работе. Огюст сказал, что немедленно передаст это по инстанции, — попросил только написать подробную автобиографию и заполнить столь же пространную анкету. Ей было семнадцать лет, она была несовершеннолетней, но этот пункт анкеты ничего не значил для ее новых работодателей.

Так из-за улыбки Баталова: той, с которой он нахлобучивает на лоб шапку — и еще из-за того, что фашиствующие студенты, приверженцы полковника Рокка, не дали ей заниматься полюбившимся ей Гуго Гроцием, да еще, конечно же, из-за нищеты, сызмала к ней приставшей, Рене перешла на подпольное положение и вскоре самым естественным образом стала рядовым Красной Армии.

Не прошло и трех дней после разговора с Марсель, как она увидела Огюста, поджидавшего ее у ворот Сорбонны.

— Что через Марсель не передал? — спросила она. Ее подруга задержалась в кругу умствующих и мудрствующих приятелей, и она пошла домой одна.

— Теперь она не передатчик, — сказал он. — Не почтовый ящик, как мы говорим. Надо найти какой-то другой способ вызывать друг друга. Но это потом — сейчас нас ждут люди. Очень важная встреча. Они прочли твои бумаги, остались ими довольны. За тебя Шая хлопотал — знаешь такого? — иронично спросил он.

— Знаю.

— Я знаю, что ты знаешь, — веско сказал он. — Ты только там не говори лишнего — а то можешь иной раз такое ляпнуть, что уши вянут.

Это ее не волновало: об этом еще думать, когда столько поставлено на карту.

— Кто будет? — спросила она только.

— Русский из Коминтерна, то есть поляк, — зашептал он, оборачиваясь и глядя с предосторожностью по сторонам. — Вообще-то он как будто бы Владимиров, но у нас проходит за Казимира. Шая тот же, — приревновал он (но это была ревность не любовника, а вербовщика). — Которого никто не видел, одна ты знаешь. И еще Филип, который у них как бы за главного. Хотя за ним стоят, конечно, другие… Ты не говори там про идею с письмами. Ту, что мы с тобой в прошлый раз обсуждали.

— Не прошла?

— Наоборот, прошла, мы провернем ее, но не хотим оглашать раньше времени… Так настоящую сеть можно создать. Мы немного иначе все сделаем — как, я говорить сейчас не буду, но ею можно весь флот охватить… — Он помолчал многозначительно. — Это может стать нашей козырной картой. У нас достаточно сложные отношения с русскими и с частью партийного руководства — я тебе говорил уже об этом. Русские ориентируются на Жака, а нами пренебрегают. И вообще, чересчур всем распоряжаются. Хотя у них деньги, конечно… Шая — человек Жака, — прибавил он для большей ясности и определенности.

— Кто это — мы?

— Группа товарищей, — дипломатично ответил он. — Руководители партии.

— Я в нее не вхожу?

— Нет, если б вошла, мы б тебе сказали, — отвечал он, не расслышав в ее голосе иронии. — Тебе всего знать пока не надо.

— Я и не стремлюсь к этому, — спокойно отвечала она. — Я не любопытна. Когда только я успею сегодня за римское право взяться? Там целый раздел наизусть учить надо.

— О чем? — безразлично спросил он.

— О семье, женах и конкубинках. А что?

— Ничего, но боюсь, оба института тебе, Рене, придется пока оставить. Ты еще молода — успеешь закончить. Перерыв сделай — оно и для головы полезно. И с секретарства в районе надо уходить. И сделать это хлопнув дверью.

— А это зачем?

— Ты хочешь, чтобы секретарь района коммунистической молодежи был еще и нелегалом? Чтоб нас снова обвинили в шпионстве в пользу Советского Союза? У нас были такие случаи. Разгром сети Креме знаешь?

— Слышала.

— До сих пор не можем отмыться. Из Москвы категорическое требование — не вовлекать членов Компартии в нелегальную деятельность.

— И вы не вовлекаете?

— Вовлекаем, но тут же выводим из ее членов. Так что ты и из комсомола должна уйти. Если мы сегодня поладим.

В этом была своя логика, хотя и парадоксальная. Рене вздохнула.

— А ты как же? — спросила она Огюста. — Ты же член Секретариата.

— С такими, как я, сложнее. Мы как бы связные. Сами ни во что не лезем, но все знаем и как бы ведем вас за руку. «Пасем», если на их языке говорить. — Судя по тому, как ему нравился подпольный жаргон, он сам только учился этому новому для него делу. — Но и нам лучше не попадаться. Поэтому будем соблюдать предосторожности. Вот и дом. Ты дорогу запомнила?

— Конечно.

— А адрес забудь и не смотри на него. Чтоб лишнего не запоминать: чтоб не вспомнить потом где не надо…

Они вошли в большой многоэтажный красивый дом — такой, в каком жили преуспевающие коммерсанты, которые могли себе это позволить, и артисты и всякого рода авантюристы, которые жили шире, чем разрешали их средства. Внизу была консьержка, встретившая их более чем любезно. Они сказали номер квартиры, она кивнула и назвала этаж. Они поднялись на лифте, отделанном дорогим деревом, как каюта на океанском теплоходе. Встретил их невысокий средних лет толстяк в очках: с польским шармом и грацией в самых незначительных его движениях, делавшимися особенно заметными в обращении с девушкой. Взгляд у него был чуть рассеянный и исподволь изучающий; но он не злоупотреблял этим и старался смотреть в сторону: чтоб не смущать собеседницу. Говорил он с акцентом, но быстро и без запинок.

— Консьержка не спрашивала ни о чем?.. У меня с ней, правда, хорошие отношения… У меня с ними всегда хорошие отношения, — усмехнувшись, добавил он, беря у Рене пальто и делая это бережно и заботливо.

— Как вы этого добиваетесь? — спросил Огюст; он не хотел отставать от разговора и, сняв пальто, без приглашения вошел в гостиную. Казимира, с его церемонностью шляхтича, это покоробило, но он не подал виду.

— Да так и добиваюсь, как все. Подарки делаю да говорю приятные вещи. Шоколад помогает. А как еще с женщинами вести себя и разговаривать?.. Вы не так считаете? Вас ведь Рене зовут? — Он посмотрел на свою гостью внимательнее прежнего.