Иулиания - Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии

– Я постригу, а они через полгода в мир уйдут. Чем они заниматься будут, я-то знать не буду. Жил бы он постоянно при мне, чтоб я видел… А так, пострижешь, а они разбегутся. На мне – грех.

Последования все вычитывал: «Давайте, миленькие, почитаем». Каждый день тропари святым читал. Какой святой в этот день празднуется, тому и читает. Он говорил, что его любимая святая – Мария Магдалина. Она такая ревностная. Первая ученица Господа. Такие труды понесла.

Отец Мардарий был хорошим рассказчиком. Увидит, что у меня уныние или еще что, начнет рассказывать жития святых. Я помню, как он рассказывал житие Святого Мартиниана: «Он на острове подвизался, а море туда девицу и выбросило. Святой говорит: «Лучше мне в море погибнуть, чем тут с тобой жить». И в море кинулся. А тут рыба подплывает большая, прямо как катер. И почти человеческим голосом говорит ему «Садись на меня скорей. Я тебя довезу, куда захочешь. Раз, и через час его на берег». А я уже и смеюсь, уже и забыл, о чем скорбел.

Еще помню, как отец Мардарий проявил свою прозорливость. Когда мы жили вместе, я раз в неделю ходил с восьмилитровой емкостью к семье благодетелей Андреевых за молоком.

Видя, что я собираюсь за молоком, он всегда радовался, а однажды посмотрел и сказал: «Может, ты сегодня не пойдешь?»

Я удивился. «Ну, как благословите». И не пошел. Пошел через несколько дней, и выяснилось, что в тот день из Грузии приходили какие-то «спецназовцы». Пленили нескольких мирных жителей, двоих или

троих убили. Я по времени сверялся, если бы пошел, то точно с ними бы встретился. Не пожалели даже пятнадцатилетнего армянского паренька, убили. Один из них пытался за него заступиться: «Зачем же убивать, он дитё еще?» Но старший – такой яростный был. Сначала он ребенку руку прострелил, потом выстрелил в шею. Только благодаря отцу Мардарию я остался живым.

Рассказ монахини-пустынницы Рахили

В пустыню с отцом Мардарием мы пришли в 1962 году. Мы с ним одногодки. Отец Серафим (Романцов) не благословлял, чтобы к отцу Мардарию женщины ходили. Но жить благословил ему недалеко от нас. А мы хоть и рядом жили, но по полгода друг друга не видели. Он среди монахов самым усидчивым был. На память знал вечерню, часы. В Киеве такой же был распев, как и в нашем монастыре, в Одессе. У нас с ним, вообще, много было схожего. Сейчас я старуха малограмотная, восемьдесят лет, что теперь могу?

Отец Мардарий очень скудно питался. Варил себе еду в мисочке. Этого, не видя, не понять. Понять может только тот, кто пожил здесь и хлебнул нашей жизни. Трудная дорога, проливные дожди, холодные ночи. Когда под деревом сидели, когда под кустом прятались. Всякое было. А рядом эти охотники, пастухи… К примеру, дождь льет как из ведра. Сапоги резиновые, выльешь воду, сначала из одного сапога, потом из другого, а придешь – даже кашля нет. Удивительно. Господь Свою милость посылал.

Нам по-хорошему завидовали. Ой, вы там с отцом Мардарием! А мы с ним и не видимся. Иной раз, когда какой-нибудь большой праздник, видим, он идет. Мы ему

– Ты чего пришел?

– Да вот, пришел, давайте вместе помолимся.

– Знаешь, отец Мардарий, иди к себе в келью. Мы, чем дальше будем друг от друга, тем ближе будем. Не надо. А то ты нам что-то скажешь, мы – тебе, мало ли что.

Он селедку очень любил. Атлантическую. Вот ее привезут, да пока мы спустимся за продуктами – уже все и разобрали. «Да это же отцу Мардарию селедку привезли». И давай ходить по кельям собирать. «Ну, неси соль, отец Мардарий!»

Приходят знакомые охотники, с винтовками, наганами, ножами, патронташами. Он им говорит «Снимайте все с себя, кладите на печку, пусть посохнет». А они ему «Ты что, хочешь, чтобы мы взорвались вместе с тобой? Ты в армии служил?» – «Нет». – «Ну, и так ясно, что не служил». – «А вы к матушкам не ходите, не оставайтесь там. Тут у меня будьте». Хотя келья-то у него совсем маленькая была.

Хотел хлеб печь, а у него никак не получается. Приходит. «Расскажите, как ставить опару?» Я говорю: «Отец Мардарий, твой хлеб ножом не разрежешь. Только топором рубить можно». – «Ну, ничего, – говорит, – я, если испеку хлеб неудачно, потом с него галушки варю».

Окормлялся у отца Серафима, который очень строго следил за всем. Но жил он не среди братии, а все один оставался. А братия у нас тут жили на поляне. Конечно, и церковь была, и подвизались. Потом ушел на другую территорию, а там и люди разные, и все по-другому. Почему так он жил?

– Были ли напасти от животных?

– Один раз я спускаюсь по желобу, а рюкзак чего-

то спину давит. Я сняла, разбираю, что там. Только поднялась, медведь стоит возле меня… Как он пришел, откуда?!! Ни одним камушком не грохнул. Стоит и смотрит на меня. Он на меня, я на него. Смотрим друг на друга. Почему-то ум как будто отключился. Хоть бы крестилась. Там ниже у нас есть многометровый водопад. Так он постоял, да и пошел в сторону водопада. И я отвернулась и дальше стала на гору подниматься. Лишь потом стало доходить, это же зверь. Прихожу:

– Вот, отец Мардарий, я только что встретилась с медведем.

– Как? А куда он хвостом стоял?

– Это ж не теленок. Какой у него хвост? Не пугайся, он в сторону водопада пошел.

Ой, он так переживал. А так нет, животные не нападали. Мы очень далеко жили, очень далеко. Даже отец Серафим говорил: «Что вы в такую даль зашли?» Дальше нас никто не жил. Дорога трудная, высоко надо подниматься, надо вверх идти целый день. Потом вниз спускаться по желобу, по воде. Очень трудно. Но ниже, где матушки жили, и пастухи были, и охотники ходили.

– А от охотников батюшка терпел?

– Нет. Те, которые приходили, его знали. Да и знали о нас там только два армянина. Они иногда приходили. Но они как свои люди были. Им доверяли. Больше никто.

Мы вместе большие снегопады пережили, очень большие. По восемь месяцев нельзя было никуда выйти. Возле кельи вроде земля, а как желоб завалит от края до края, да ямы образуются, тогда ни вниз не пойдешь, не перепрыгнешь. Трудно было.

Внизу, у матушек, уже и огородики посадили, уже и зелень вышла, а у нас – все зима. Только на Троицу, порой, и могли выйти. А другой раз и на Троицу не выйдешь.

Я сейчас читаю Псалтырь за сестру, которая пятьдесят лет со мной прожила, умерла она уже. Они друг за другом почили: и отец Аввакум, и отец Мардарий, и мать Михаила. Это те люди, с которыми мы жили.