Мария Тортика (Лобанова) - Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль

Перед XV съездом партии, 22 ноября 1917 г., Х. Г. Раковский попытался использовать еще одну политическую трибуну для разъяснения своих взглядов – он выступил на XVI Московской губернской партконференции в прениях по докладу Н. И. Бухарина, посвятив речь главным образом международному положению СССР. К этому он был в значительной мере спровоцирован крайне невыдержанным выступлением делегата Софронова, возмущавшегося, что «экс-дипломат» Раковский недоволен, мол, тем, что его отозвали из Франции, не испросив его разрешения. «Неужели же нужно было из-за вопроса о тов. Раковском ввергаться в войну с Францией и со всем капиталистическим миром?» – вопрошал этот оратор, вступивший в откровенный конфликт с самой элементарной логикой и политической практикой. [1052]

Раковского встретили недружелюбно, в зале возник шум. Он начал с внутренних дел, попытавшись показать ошибочность аграрной политики большинства, назвав ее кабинетной, формируемой без учета реальных процессов, происходивших в стране. [1053]

Затем оратор перешел к международным делам, которым Бухарин, по его мнению, уделил чрезвычайно мало места. Раковский считал, что опасность войны резко выросла, но необходимо маневрировать для максимального отдаления момента ее возникновения. Отметив факты международного положения СССР, он высказался в отношении мирного периода так: «Какой это будет период, это будет зависеть от нас и от ряда объективных условий, где мы не являемся хозяевами». [1054]Затем выступавший перешел к конфликту с Францией.

Так как при этом затрагивался вопрос о нем самом как о полпреде в связи с требованием его отозвания и так как он не располагал документальными данными, подтверждавшими, что руководство СССР фактически пошло на поводу у французских властей, Раковский вынужден был высказываться в общей форме и даже иносказательно. Он выражал мнение, что советское правительство оказалось слишком уступчивым. «Я нахожу, что в этом вопросе мы потеряли бой. Вопрос идет не о полпреде, и смешно думать, что здесь шла речь о том, чтобы я отстоял свое положение, свой пост… Вопрос шел о том, чтобы дать бой французской буржуазии». [1055]Высказывалось мнение о забвении советской стороной важного большевистского внешнеполитического правила – отказа от тайной дипломатии. Он решительно опроверг распространявшуюся властями версию, будто замалчивание инцидента печатью СССР в первые десять дней после его возникновения было предпринято по его просьбе. Правильно маневрируя, можно было обеспечить организованное общественное мнение в пользу дружественных советско-французских отношений. Раковский высказал твердое убеждение, что разрыв дипломатических отношений в качестве непосредственной угрозы отнюдь не фигурировал и не фигурировал бы даже и при значительно более твердой позиции правительства СССР. [1056]

Некоторые положения речи создают впечатление, что Раковский излагал здесь не столько свою позицию по международным делам, сколько мнение других членов оппозиции, более непримиримых революционеров, но хуже, чем он, разбиравшихся в расстановке сил в мире. При этом некоторые неосторожные, хотя и сделанные с оговорками высказывания послужили поводом для обвинения Раковского и оппозиции в целом в авантюристическом стремлении развязать войну с капиталистическим миром или, по крайней мере, пригрозить войной. При этом как на самой конференции, так и после нее, в частности на XV съезде партии, содержание речи Раковского грубо искажалось. Он заявил: «Когда нас прогнали из Пекина, когда нас провоцировали в Лондоне, когда провоцировали в Париже, – вы думаете, что, если бы мы были в иной обстановке (курсив наш . – Авт. ), это не послужило бы поводом, чтобы им ответить должным революционным отпором?» Раздался вопрос дипломата Л. М. Карахана: «Как? Войной?» Раковский ответил: «Да, войной». Почувствовав сразу нелепость слова, сорвавшегося с языка и отнюдь не выражавшего его образа мыслей, Х. Г. Раковский попытался исправить положение. «Товарищи, не спешите, – сказал он. – Я думаю, нечего скрывать, это бесчестно. Я говорю только то, что мы не допустили бы, я говорю, что дали бы отпор и потому они бы не посмели». [1057]

С этого момента Раковскому не давали говорить. Раздались крики: «Что это, “урок дипломатии”?», «Кончай, о внутреннем положении скажи, о достижениях!», «Позор!». [1058]Оратор смог лишь высказать несогласие с заявлением Сталина на XIV съезде партии о превращении мирной передышки в длительный период и в то же время указал на решительную поддержку оппозицией политики мира. Попытка дать анализ западных оценок внутрипартийного положения в ВКП(б) не удалась, так как все больший шум и крики сорвали завершение речи. Клакерам и этого было мало. Раздавались возгласы: «Долой его из президиума!» [1059]

Справедливость требует отметить, что, хотя подчеркнутая нами выше оговорка и последовавшая за ней попытка разъяснения позиции меняли смысл выступления, должны были исключить какие-либо сомнения в том, что Раковский вовсе не выступает за войну с капиталистическим миром, в контексте всего высказывания они воспринимались с трудом, тем более в такой крайне недоброжелательной к нему обстановке, которая возникла на конференции.

Смысл речи был искажен уже в следующих выступлениях – А. П. Розенгольца, Л. М. Карахана, лишь незадолго перед этим тесно сотрудничавших с ним в Наркоминделе, а затем и в заключительном слове Н. И. Бухарина. Если даже такой опытный политический деятель, как Карахан, посвятивший всю свою речь полемике с Раковским, воспринял его слова как призыв к войне [1060](по всей видимости, неискренне), то что говорить о других, намного менее искушенных делегатах?!

А. П. Розенгольц пытался противопоставить Раковского нынешнего Раковскому прежнему и недостойно утверждал, будто нынешний призывал на его изгнание из Франции ответить угрозой войны. «Не искажайте моих слов!» – воскликнул Христиан Георгиевич. [1061]Розенгольц договорился до того, что приписал ему в прошлой дипломатической деятельности курс капитулянтства (инсинуации Сталина срабатывали в полной мере!): «Нам, близко знавшим Раковского и его линию, было чрезвычайно странно выслушать заявление Раковского, направленное против уступок. Ведь т. Раковский на протяжении ряда лет в области внешней политики проводил политику уступок, на которые ЦК не шел, уступок, означавших в значительной степени капитуляцию нашу перед капиталистической Европой. ( Реплики т. Раковского не слышно )». [1062]

Несколько более сдержанным был Бухарин, посвятивший выступлению Раковского целый раздел заключительного слова под названием «Политика мира или тактика авантюр?». [1063]Бухарин заявил, что Раковский ведет «игру с опасными вещами», и продолжал: «Вот наша линия и наше маневрирование. А ориентация Раковского какая? Такая, чтобы подвинуть советские войска к границе, конечно не к французской… а к польской… Как мы ни уважаем Раковского, а до самого последнего времени он был одним из лояльных членов оппозиции, но так маневрировать мы ни в коем случае не могли. Это было бы преступное маневрирование, легкомысленное маневрирование, игра с огнем, с войной». [1064]