Мария Тортика (Лобанова) - Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль

С другой стороны, сам Сталин стал инспирировать слухи, что он готов пойти на примирение с бывшими оппозиционерами. Надеждам на достоверность этих слухов способствовало появление в печати статей и выступлений с установками, очень напоминавшими идеи, незадолго перед этим выдвигавшиеся Троцким, Раковским и другими оппозиционерами. «Незаметно Сталин присвоил себе одежду Троцкого», – писал И. Дойчер. [1173]

В дополнение к этому в документации ОГПУ, посвященной ссыльным оппозиционерам, Раковского, наряду с Троцким, Сосновским, Белобородовым и некоторыми другими, теперь относили к центристам, противопоставляя их как экстремистскому крылу оппозиции, так и тем, кто намеревался пойти на капитуляцию. [1174]

Всю эту возню в Кремле и на Старой площади Х. Г. Раковский и другие оппозиционеры могли воспринять лишь по глухим печатным откликам, причем вначале не очень адекватно. Летом 1928 г. Христиану Георгиевичу казалось, что «правые» (то есть Бухарин и Рыков) уже одержали или, по крайней мере, одерживают победу над «центром» (то есть Сталиным и его группой). Раковский писал Троцкому 21 июля: «Как не нужно поддаваться беспочвенным восторгам по поводу “нового курса”, так и косности психологии ссыльных. Последнее тем паче, что я считаю, что положение очень серьезно. Центр после нескольких жестов был положен на обе лопатки. Победа правых не стоила им даже больших усилий, в первой же схватке – в первом “скрещении шпаг” – у правых… чувствовалась уверенность и спокойствие, а у центра нервность и неуверенность. Посмотрим, что будет на следующем пленуме. Но от одного пленума до другого мы как будто переживаем целый исторический период. Развитие событий идет невероятно быстро». [1175]При всей своей опытности, вдумчивости, аналитических способностях Х. Г. Раковский оказался не в состоянии до конца понять степень вырождения государства и партии большевиков, включая ее низовые организации, утратившие творческие начала и целиком подчинившиеся теперь фанатической дисциплине.

Не раз Христиан принимал желаемое за действительное. Он писал, например, Троцкому о том, что на собрании коммунистов и беспартийного актива в Смоленске были сделаны заявления в духе недоверия к партийному руководству до тех пор, пока оппозиционеры остаются в ссылке, что будто бы эти заявления вызвали «грандиозный скандал», что Каганович, по слухам, переметнулся на сторону Рыкова, и т. п. Раковский делал далекий от истины вывод, что партийную массу «призраками не возьмешь» – она-де требует фактов и не верит партруководству. Притом что эти идеализированные суждения соседствовали с новыми трезвыми рассуждениями по поводу подлогов, вымогательств, коррупции, разложения, царившего в партаппарате, нити которого шли, по его мнению, даже за границу, эйфористические надежды на партийную массу выглядели особенно нелогичными. [1176]

Но в то же время по адресу тех, кто не раскаялся, звучали и усиливались угрозы, причем как со стороны «центра», так и со стороны «правых». Явный намек на выступления Раковского содержался в докладе А. И. Рыкова об итогах ноябрьского пленума ЦК ВКП(б) 1928 г., с которым он выступил в Ленинграде: «За пределами партии остатки троцкистов пытаются продолжать свою работу… С троцкистами, активно борющимися в настоящий момент с партией и советской властью, мы боремся не только идеологически, но и другими мерами». Впрочем, Рыков, который вместе с Бухариным все более отдалялся от Сталина, в отличие от Сталина и его наиболее верных приверженцев, подчеркивал все же, что на первом плане должна быть борьба идейная. [1177]

В середине июля Раковский получил телеграмму от Л. П. Серебрякова, в которой говорилось, что теперь ориентация ЦК правильна по основным пунктам, что сейчас не время становиться в позу, что пора подумать о возвращении в партию. Серебряков считал необходимым, чтобы лидеры оппозиции выступили с заявлениями о своем стремлении быть восстановленными в ВКП(б). [1178]Вскоре стало известно, что Радек солидаризовался с политическим курсом Сталина и написал Преображенскому, что от генсека его отделяют теперь только мелкие разногласия. [1179]

Такую позицию Раковский не поддерживал. Значительно ближе ему по духу были оценки Троцкого, изложенные, в частности, в статье «Кризис правоцентристского блока и перспективы», которая была разослана ссыльным оппозиционерам. Кампания против правых, полагал автор, отличается «чрезмерным шумом и треском при отсутствии политической конкретности». Не исключая, что эта кампания может задержать сползание к перерождению, Троцкий высказывал убеждение, что бюрократический режим сохраняет мелкобуржуазную базу и что его политика окончится крахом – «выходом на пролетарский или буржуазный путь». [1180]Раковский не придерживался столь крайних взглядов, считал возможными известные нюансы. Но позиция его оставалась твердой. Он с горечью вспоминал хвастливые слова Г. Л. Пятакова, заявлявшего в свое время, что сохранит верность своим взглядам, даже если останется в одиночестве. «А теперь как больно видеть его в компании Зиновьева», – писал Раковский Радеку. [1181]

Решения июльского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), которые в официальной пропаганде трактовались как сигнал к наступлению на капиталистические элементы села, Раковский оценил по-иному, хотя в глубинные тенденции развития социальной и политической ситуации проникнуть не смог. Он считал, что этот пленум означал «судорожное, беспомощное и безразборное хватание направо и налево со стороны впавшего в панику перед призраком голодных беспорядков аппарата». Рассуждая по поводу борьбы внутри партруководства, Раковский строил прогнозы, которые, однако, подтверждения не получили, – он полагал, что верх берет «правое» крыло, а «центр» сдает позиции. [1182]

В Астрахани Х. Г. Раковский, вспомнив свою давно оставленную специальность медика, принял участие в борьбе со вспышкой малярии. Он сам заразился ею, [1183]что на фоне хронического сердечного заболевания, которым он страдал с молодых лет, резко ухудшило состояние здоровья. Несколько недель он не мог передвигаться. 20 апреля 1928 г. Раковский телеграфировал Троцкому: «Я уже три недели болею малярией». Троцкий ответил: «Тебе необходимо перевестись из Астрахани». В новой телеграмме от 16 мая говорилось: «Беспокоимся отсутствием вестей. Обнимаем. Лев, Наталья ». [1184]

Летом 1928 г. врачи также сочли опасным дальнейшее пребывание Раковского в Астрахани. Выдвигалось требование его перевода для лечения на Кавказ. [1185]Однако власти на это требование не реагировали. Даже просьбы Раковского предоставить ему возможность выехать на лечение на неопределенное время оставались втуне. [1186]Ссыльные оппозиционеры, и Раковский в их числе, все еще видели себя в качестве некоего привилегированного слоя, хотя и находившегося в опале, продолжали надеяться на перемены к лучшему в развитии страны и в собственной судьбе.