Мария Тортика (Лобанова) - Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль

На следующем заседании 9 апреля Раковский и Красин уже присутствовали. Раковский участвовал в обсуждении проекта приветственной речи и других вопросов. [368]Сохранилась датированная этим же днем записка Чичерина: «Многоуважаемый Христиан Георгиевич, Ваш план рассчитан на 3-часовую лекцию. Мы не можем этого делать из приветственной речи. Остальные Ваши замечания были приняты во внимание». [369]Сохранился и протокол заседания, на котором обсуждался проект ответного меморандума, составленный Раковским. Речь шла об ответе на меморандум западных держав от 2 мая, являвшемся новым вариантом меморандума экспертов Великобритании и Франции, подготовленного накануне конференции и выдвигавшего предварительные условия для заключения с Советской Россией соглашения о кредитах и экономических связях: признание долгов, возвращение национализированной собственности иностранцев или компенсация за нее, отмена монополии внешней торговли, неподсудность иностранцев советскому суду. Протокол дает представление о тщательной работе, проделанной Раковским.

Впрочем, дипломатам несвойственно было хвалить друг друга. Внимание сосредоточивалось на недостатках, путях совершенствования документа. Чичерин счел, что меморандум составлен «не совсем хорошо во всех его частях. Первая часть составлена блестяще, остальная гораздо хуже. Пункт о революционной пропаганде – совсем нехорошо». Чичерин предлагал переделать пункт о мелких держателях русских ценных бумаг, подчеркнув, что при достижении соглашения они получат компенсацию. «Необходимо, – написал Чичерин, – также подчеркнуть (это недостаточно изложено у Раковского) принцип равенства двух миров, о чем свидетельствует шифровка ЦК, и указать на недопустимость навязывания на нашей территориии капиталистических принципов». В свою очередь Л. Б. Красин счел, что проект Раковского преувеличивает значение иностранных кредитов для России и что недопустимо открыто указывать, что делегация отказывается от контрпретензий. М. М. Литвинов, соглашаясь с Чичериным в необходимости реагировать на то, что меморандум от 2 мая – это отступление от договоренностей с Англией и Францией, указал на необходимость четко обозначить в ответе возвращение и советской делегации к прежним позициям [370](имелись в виду контрпретензии, которые были сняты в результате переговоров с главой британской делегации Дэвидом Ллойд Джорджем на вилле «Альбертис», продолжавшихся в течение недели, начиная с 11 апреля).

Текст Раковского лег в основу ответного советского меморандума. Нам же важно обратить внимание на то, что первоначальный текст свидетельствовал о склонности к компромиссам, о том, что Раковский в большей степени, чем другие советские дипломаты, проявлял стремление к реальному достижению соглашения.

Х. Г. Раковский сам активно участвовал в наиболее ответственных переговорах в Генуе. Он представлял советскую делегацию в финансовой комиссии. Здесь, писал Чичерин в коллегию НКИД 15 апреля, «работа началась несколько раньше (чем в экономической и транспортной комиссиях. – Авт .), и наши делегаты успели там внести меморандум, причем т. Раковский мотивировал довольно подробно отдельные моменты». [371]Раковский выступил 24 апреля с большой речью о состоянии народного хозяйства России, разрушенного в результате войны, блокады и интервенции, на совместном заседании транспортной и финансовой комиссий. [372]

Не следует переоценивать личную роль Х. Г. Раковского в подготовке договора России с Германией, подписанного в Рапалло 16 апреля, которая некоторыми авторами расценивается чуть ли не как решающая. [373]Но и его подготовительная работа в Берлине, и искусство ведения официальных и полуофициальных бесед во время самой конференции способствовали успеху.

Важной была встреча двух ярких дипломатов – Х. Г. Раковского и А. А. Иоффе – с заведующим восточным отделом министерства иностранных дел Германии Аго фон Мальцаном. Эта встреча состоялась 15 апреля в небольшом кафе по соседству с «Палаццо Империале» после того, как германская делегация получила тревожное известие, что переговоры на вилле «Альбертис» идут к подписанию соглашения России с Англией и Францией на базе Лондонского меморандума экспертов, помимо Германии. В ответ на взволнованные расспросы германского дипломата Раковский и Иоффе опровергли слухи, что соглашение с Ллойд Джорджем будто бы достигнуто, но указали на намечавшийся компромисс – взаимный отказ от требований военных долгов и советских контрпретензий. Возможно, Раковский, как и его коллега, представил дело оптимистичнее, чем было в действительности, но это относилось к оценочно-эмоциональным моментам; фактическая сторона переговоров была ими передана вполне адекватно. [374]

Встреча привела именно к тому результату, на который надеялась советская сторона. В тот же день сотрудник германской делегации О. Мюллер телеграфировал президенту Ф. Эберту: «Как показали наши контакты с русскими, сообщения относительно продвижения в этих переговорах и о их результатах подтверждают факты. Мы, как и раньше, находимся в контакте с русскими. Существует полная возможность достичь соглашения. Прилагаем усилия к тому, чтобы, используя это соглашение, помешать заключению договора между русскими и западными державами без нашего участия». [375]

Последовали хорошо известные современникам и исторической литературе события – ночной звонок Раковского Мальцану с предложением встречи между Чичериным и рейхсканцлером К. Виртом, «пижамное совещание» германской делегации, разговор с президентом Эбертом по телефону, краткие утренние переговоры 16 апреля и, наконец, подписание советско-германского договора, вошедшего в историю в качестве Рапалльского договора, хотя он был подписан в резиденции советской делегации в Санта-Маргарите.

Х. Г. Раковский встречался и беседовал со многими государственными деятелями европейских стран. Но особенно оживленными были его контакты с болгарскими делегатами, прежде всего с председателем Совета министров А. Стамболийским. Объяснялось это тем, что, будучи в меньшей мере, нежели другие советские деятели, связанным догматами большевистской парадигмы, он с интересом наблюдал за опытом однопартийной крестьянской власти в Болгарии, симпатизировал ей. В мае 1922 г. в печатном органе Болгарского земледельческого народного союза, руководимого Стамболийским, газете «Земеделско знаме» появилась публикация дневника Стамболийского «Что происходит в Генуе». Написанный якобы от имени третьего лица, он давал представление о встречах и контактах автора. Немалое место в нем было посвящено Раковскому. Вот несколько выдержек, дающих представление о встречах обоих государственных деятелей. «На веранде палаты, где происходили заседания, делегаты прогуливаются, отдыхают там, случайно встречаются гг. Раковский и Стамболийский, подают руки друг другу и начинают разговор. Они знакомы уже 20 лет. Несколько фотографов направляются к ним, не подозревая об интересах собеседников. Их разговор разгорается и ведется вокруг ноты русского правительства болгарскому по поводу пребывания в Болгарии врангелевцев. Оба болгарина завершают спор о русских делах и расстаются самым любезным образом». «Сегодня праздник. Мы поехали в Геную на прогулку. В вагоне застали большевистских делегатов. Раковский пожелал поговорить с г. Стам болийским и отправился в его купе». «Мы все едем в Геную на различные комиссии. В каждом поезде есть специальные вагоны первого класса для делегаций. Всегда застаем там большевистских делегатов, едущих из Рапалло в Геную. Здесь Литвинов, Чичерин, Раковский… Русские с большим уважением относятся к г. Стамболийскому. Он подробно расспрашивает о внутреннем положении их страны».