Юрий Семенов - Комиссар госбезопасности

Василий Макарович понемногу начал отставать, потом повернулся и пошел обратно. Он был уверен, что начиналось то главное, от которого зависит раскрутка всего клубка группы «Выдвиженцы».

Плетнев вошел к начальнику отдела насупленный, плотно сжав губы. При этом Ярунчиков заметил, что его впалые щеки чисто выбриты — запахло одеколоном, видно, пришел прямо из парикмахерской.

— Ну что у вас? — не вынес паузы бригадный комиссар. — Какие новости?

— Выяснили, что Рублевский вовсе не Рубле… а Врублевский, — махнул кистью руки, будто сбросил косточки со счетов, Плетнев. — Остальное — время и место рождения — указано им точно. Родители — мещане, православные, сам он крещен в церкви… словом, такая запись есть в книге…

— Чем же вы недовольны? — шевельнул густыми бровями Ярунчиков. — Одна буква «В» что-то значит, Она может оказаться бесценной.

— Я и ценю, — раскрыл наконец папку Плетнев, пошуршал бумагами и положил перед Ярунчиковым нужный лист. — В Тернополе сейчас ни Рублевские, ни Врублевские не проживают. Но нашлись вот такие сведения, — указал он на представленную справку. — В архиве управления госбезопасности значится петлюровец Врублевский, заметьте, зверствовал с бандой как раз на Тернопольщине. Ни имени, ни других данных нет. Банда была разгромлена, считают, убит и сам Врублевский.

— Да, но среди убитых, пишут, труп Врублевского не был обнаружен, — уточнил Ярунчиков, продолжая читать документ.

— Там в конце сказано: «возможно, был изрублен до неузнаваемости», — пояснил Плетнев. — Считаю, сейчас нам копаться в родстве — он петлюровец или нет — не стоит. В Тернополе этим займутся. Думаю, была серьезная причина исказить фамилию. Заметьте, в армию он пошел уже Рублевским.

— Да, конечно… — задумчиво согласился Ярунчиков. — А что нового по обнаруженным связям?

— Не ясны пока связи. Короткие контакты были, считаем, случайные, в магазине, на улице старичок прикурить попросил, на автобусной остановке. Рублевский купил абажур, выключатели, обживает новую квартиру… Тут все нормально. И во Львове новостей не густо… Но есть такая деталь. Документ о передислокации полка и дивизии проходил через Рублевского, он же готовил и два проекта приказа, причем это были последние бумаги, которые исполнял старший лейтенант перед откомандированием сюда, в Киев.

— Кто его рекомендовал? — спросил Ярунчиков, по достоинству оценив услышанную подробность.

Плетневу нечего было ответить на этот вопрос, хотя он и пытался выяснить это в разговоре с начальником особого отдела 6-й армии Моклецовым, но тот лишь пожал плечами. Рублевский выпал из поля зрения армейских чекистов, потому что был откомандирован к новому месту службы. Так и доложил Плетнев бригадному комиссару, добавив:

— Моклецов, конечно, расстроился до пота, красную шею платком трет. Чувствует, проморгали. Сразу же начал заниматься Рублевским, наверное, вот-вот начнет докладывать нам.

— Поздно почувствовал… — нахмурился Ярунчиков. Он посмотрел на часы. — Что-то Грачева нет, звонил, сказал — выезжает… Ох как нужен выход на радиста!

…Мирон Петрович Грачев в это время подъезжал из Бровцов к Киеву, дремотно поглядывая на дорогу. Ему чуток нездоровилось, побаливала голова, без конца чихал, перестав уже клясть бестолковую ночь — продрог в сырой рощице близ села Яблоневка, в котором остановился Хопек. Это километрах в пятнадцати от Бровцов. Чуть ли не до рассвета проторчал гулена чех у вдовой хохлушки и преспокойно вернулся домой досыпать. Мотоцикл оставил во дворе, в дом ничего не заносил.

И все-таки большого огорчения после безрезультатной ночи Грачев не испытывал. Данные о том, что Хопек лишь в последнее время поздними вечерами стал исчезать из дома, соответствовали подозрениям чекистов и начинали подтверждаться. Ну а интимная связь с женщиной могла служить для него всего лишь прикрытием. Не пропустил Грачев и такую важную деталь, как выход радиста на связь из участка, который находился как раз в створе между Бровцами и Яблоневкой.

«Да-а, выйди он ночью на связь, прищучили бы стукача, — думалось Мирону Петровичу. — Но ничего, мы тоже провели что-то вроде генеральной репетиции, наладили четкую свою связь. Не думали только, что до утра промаринует на холоде…» Он громко чихнул раз, другой, чертыхнулся, потирая переносицу.

До особого отдела оставался один поворот — налево. А если повернуть направо — там дом Грачева. Мирон Петрович всматривался в спокойные, свежие лица прохожих и ухмыльнулся своей мысли: «Живут же люди…»

Редкий день в вечерние часы Михеев не посещал один из своих отделов. Без начальства он не скучал — виделся при ежедневных докладах, а к оперативным работникам заходил поочередно то к одному, то к другому, расспрашивал о конкретных делах, интересовался житейскими — потому-то за короткий срок довольно прилично узнал своих подчиненных по центральному аппарату. После каждой из таких встреч в его блокноте появлялась запись-памятка.

Записки эти были самыми разнообразными, вроде таких вот:

«Резерв на выдвижение».

«Петров — семья».

«Боевая подготовка. Стрельбы».

«Машинистка. Болен сын. Костный туберкулез ноги. Санаторий».

«Место чекиста в бою…»

Недавний разговор Михеева с Пригодой о роли чекиста во фронтовой обстановке возник не сам по себе, а был результатом нескольких бесед Анатолия Николаевича с сотрудниками управления, которым довелось участвовать в боях. Сказывалась армейская, строевая закваска Михеева, он на лету схватывал смысл услышанного. Немалую пользу сыграла и учеба в военно-инженерной академии. Напряженная политическая обстановка, явные военные приготовления гитлеровской Германии возле наших границ вынуждали его думать и о работе особых отделов в случае развязывания войны.

Михееву вспоминался случай, происшедший со старшим оперуполномоченным Плесцовым, очень уж созвучный его сегодняшним заботам. Анатолий Николаевич не только уважал старшего лейтенанта госбезопасности Плесцова за героизм, проявленный в боях у озера Хасан, но искренне симпатизировал этому умному, интеллигентному человеку.

В недавнем прошлом политработник, Плесцов хорошо знал армейскую жизнь, любил и умел работать с людьми. При этом он старался осмыслить многие насущные проблемы, посылал в армейскую газету статьи и очерки. Когда Плесцову предложили работать в органах госбезопасности, он не без удивления, но и не колеблясь, согласился. Его направили в особый отдел Дальневосточной армии. Работа в армейской контрразведке оказалась сложной, но увлекательной и творческой: она оправдала надежды Ивана Михайловича; только, правда, поначалу начальник отдела указывал Плесцову на то, что он иногда забывается, превращаясь из особиста в лектора-пропагандиста.