Сергей Голукович - Поперечное плавание

— Бывший курсант первой роты Ленинградского Краснознаменного военно-инженерного училища, командир седьмого отдельного понтонно-мостового батальона майор Корнев.

Поддавшись настроению Корнева, генерал в тон ему ответил:

— Бывший комроты начинж двадцать первой армии генерал-майор Кулиныч.

Оба были рады встрече. Генерал вызвал адъютанта и продиктовал шифровку в Москву: «В расположение двадцать первой армии вышел потерявший связь со штабом Южного фронта седьмой отдельный понтонно-мостовой батальон. Прошу указаний о его использовании». Прочитав записанное, подписал и, возвращая адъютанту, сказал:

— Немедленно на рацию.

Пока ожидали ответа, Корнев познакомился с обстановкой на южном фасе фронтов. Оказалось, что в первых числах мая противник неожиданным ударом смял соединения правого фланга Южного фронта и вышел в тылы Юго-Западного. Прорыв гитлеровцев на стыке наших двух фронтов вылился в их общее наступление, остановить которое пока не удается. Армии Южного фронта по приказу Ставки отошли на левый берег Дона в нижнем течении. В центре его большой излучины образован новый, Сталинградский фронт. Стало ясно, что установить связь с Южным невозможно.

Через два часа пришел запрос: «Доложите укомплектованность и боеспособность батальона». Корнев быстро составил телеграмму: «Батальон укомплектован на 90 процентов техникой и личным составом. Небоеспособен из-за отсутствия исправной резины на колесах машин».

Еще час ожиданий — и был получен короткий приказ: «Седьмому понтонному войти в состав войск Сталинградского фронта». Уточнив в штабе армии, что штаб фронта находится на южной окраине Сталинграда, Корнев решил выехать туда завтра рано утром. Остаток дня посвятил уточнению состояния всей техники батальона.

Проснулся Корнев в пять утра. Сквозь дрему услышал, как зарокотал «пикап». Звук сначала был резкий и громкий, затем стал все тише и тише: машина удалялась. В еще неясном сознании возник вопрос: «Куда это он? Заправился еще с вечера».

Окончательно проснувшись, Корнев вышел во двор.

— Куда Заболотный поехал? — спросил часового.

— Сказал, что за сухим пайком.

«С вечера не мог получить, что ли? — с досадой подумал Корнев. — Всегда пунктуален, услужлив, а тут вдруг вовремя не получил продукты на дорогу. — И тут же усомнился: — А зачем они? Вместе со мной в штаб едут помпохоз Ломинога и начальник арттехснабжения Смолкин. Уж Ломинога-то наверняка запасся продуктами на всех и на всю поездку».

Корневу принесли специально пораньше приготовленный для отъезжающих завтрак. Посыльный доложил, что Заболотный быстро покушал и куда-то уехал с кухни.

Прошло полчаса. К штабу подъехали назначенные в поездку две полуторки, а «пикапа» все не было. Раздосадованный Корнев послал посыльных к продскладу и к стоянке цистерн с горючим. Те быстро вернулись и доложили, что Заболотный продуктами и горючим запасся еще вечером, а утром на складах не был.

Дежурный по батальону передал по телефону во все подразделения: если увидите «пикап», передайте, чтобы Заболотный немедленно ехал к штабу. Вскоре с паромной переправы по телефону сообщили: двадцать минут назад «пикап» переправился на правый берег. Шофер сказал, что комбат послал его отвезти бензин для машины, оставшейся на той стороне, и показал три канистры.

Это сообщение сильно встревожило Корнева. «Неужели сбежал к немцам? — закралось сомнение. — В кабине мои вещи: плащ, сапоги, главное — планшетка с картой, на которой на зеленом пятне, обозначающем лес, проставлены два крестика — район расположения батальона. Верно, других пометок на карте нет, но и сделанных достаточно для врага».

Корнев рассказал о случившемся комиссару и Тарабрину. Решили немедленно переместить технические подразделения в другой лес, километров за десять. Техническую роту, понтонный парк, а также ремонтников подняли по тревоге. Выезд в штаб Сталинградского фронта отложили.

Через четыре часа после исчезновения Заболотного над лесом, где была первоначальная стоянка техники и понтонных машин, появились две шестерки немецких самолетов. В течение двадцати минут они бомбили этот участок леса. Стало совершенно ясно предательство Заболотного. «Вот какого «надежного» шофера подобрал себе и порекомендовал подполковник Фисюн», — с горечью подумал Корнев.

В двенадцать часов дня комбат со своей группой выехал в штаб фронта. Вместе с ним на третьей полуторке поехал и политрук Тарабрин, решивший доложить о случившемся своему начальству.

До Сталинграда добрались под вечер. Начальником инженерных войск фронта оказался недавно назначенный на эту должность профессор военно-инженерной академии генерал-майор Ильин-Миткевич. Выслушав доклад Корнева, он усадил его напротив себя на стул.

— Выкладывайте, майор, с каким делом ко мне.

— Согласно шифровке, батальон вошел в состав войск фронта. Но он небоеспособен. Нет покрышек и камер для колес автомашин. Вот ведомость боевого в численного состава, опись требующихся материалов и запчастей.

— О шифровке знаю, указания о предстоящих действиях батальона получите в оперативном отделе, а техническим пополнением займется мой заместитель по снабжению.

К удивлению Корнева, генерал на его сообщение о предательстве Заболотного только и заметил:

— Ну что ж, батенька, бывают и трусы, и предатели.

Все отделы штаба фронта работали в полную силу и ночью. Корнев получил распоряжение передислоцироваться на сто километров ближе к Сталинграду.

Обратно Корнев возвращался в хорошем настроении. Все три машины были загружены доверху покрышками и камерами. И в батальоне Корнева ожидали хорошие вести. Нашел своих лейтенант Слепченко. Он вдоволь поколесил по степным дорогам. Несколько раз чуть не попадал к немцам, но в конце концов напал на указки батальона, по которым правильно сориентировался. Слепченко привез боевое распоряжение из штаба Южного фронта: батальону переместиться к станице Серафимович.

Жаркие дни лета сорок второго года для личного состава батальона были заполнены напряженным трудом: один за другим возводили деревянные мосты. Едва закончив их строительство, тут же подвязывали к сваям и пролетам толовые заряды: противник часто выходил к переправам внезапно. Наши войска с тяжелыми боями отходили в глубь излучины Дона.

Большая нагрузка падала на плотников. Среди них особенно выделялся ефрейтор Александр Лобов. Он почти не выпускал из рук топор и пилу. Ладно скроенный, мускулистый, с внимательным взглядом серых глаз на простом, неприметном лице, он сумел передать секреты своего мастерства многим понтонерам.