Дмитрий Шестаков - Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

О, ренессанс томлений юных…
Хоть близко ночь, но ясен свет
И в этих ослабевших струнах —
Весенних гимнов смутный след.
О грусть и нежность расставанья
8 закатной дымке золотой,
И лучезарное прощанье
С любовью, миром и тобой.

Твоя судьба – одно страданье.
Но что за озаренный взгляд,
Какое ясное молчанье,
Какой пленительный наряд.
Как будто на одно мгновенье
Ты рада праздновать и жить,
И красоты самозабвенье,
Как чашу полную, испить.

Былые дни, живые грезы,
Виденья ласковых долин,
Давно померкнувшие розы
С роскошных некогда куртин…
Стою с улыбкой и слезами,
И надо мной, как в полусне,
Чуть веет тонкими листами
В другой, знакомой стороне.

Все это было в прошлом, было:
Благоухание лугов,
И ласка раннего светила,
И тени длинные листов.
Но все минует, все проходит:
Чтоб тени милые собрать,
Над пашней пыльной сердце бродит,
Лишь только б помнить и рыдать.

Мятежен был июль и зноен,
Пора страстей, пора жары…
Теперь остыл я и спокоен,
И оторвался от игры.
Любуясь полными плодами,
Стою безмолвен я и тих,
И над затихшими громами
Тону в мечтаниях немых…

За днями дни студеней станут,
Умрут последние цветы,
Но хорошо, когда не вянут
Хоть сердца поздние мечты.
Давно уж молодость умчалась,
Померкли дни, остыла кровь,
И только ты со мной осталась,
Моя вечерняя любовь.

Зима идет. Пожарче в печи
До верху хвороста кидай,
Поярче тающие свечи
Над поздней книгой зажигай.
Зима идет… Люби пожарче,
Всем напряженьем бренных сил,
Чтобы в могиле грезить ярче
О красоте живых светил…

Какую тишину навеял,
Сегодня выпав, первый снег,
Как много чистых грез взлелеял
И сколько позабытых нег
Всё вспомнил я: былые встречи,
Былые милые слова
И жарко тающие свечи
На шумной елке Рождества.

Мой жребий – смутное молчанье
И в замороженном окне
Березы голой колыханье
В полудыханьи, в полусне.
Мой жребий – хмурые досуги
Да безответная мечта
Всё о каком-то дивном юге,
Где расцветает красота.

Бывают дни, бывают ночи
В тоске, тревоге и борьбе, —
Не видят гаснущие очи,
И уступить готов судьбе.
Но ты войдешь, – твой голос сладкий
Рассеет призраки мои,
И дверь отворится украдкой
Для снов и песен и любви.

Они близки – вершины жизни:
Где горче плач, там жарче смех,
И зов к таинственной отчизне
Внятней в час горя иль утех.
Не поминай, как ты страдала:
Судьба заране всё сочла
И втихомолку подбирала
Венок для грустного чела.

Я всё расту, я всё мужаю,
Мне с каждым чувствуется днем,
Как ближе я к иному краю,
Как чуждо мне в краю родном,
Какие боли и оковы,
Вериги мысли и тюрьмы
Вот-вот прорвут свои покровы
И врозь рассеются средь тьмы.

Вчера я был в долине той,
Где ясным сном летело детство,
Где милой детской простотой
Дышали игры малолетства,
И мне оттоле чуждым сном
Грозились те скалы и кручи,
Где я брожу сквозь мрак и тучи
С безмолвным спутником вдвоем.

Вам, только вам моя мечта,
Моя вечерняя тревога,
Когда усталые уста
Приосенит названье Бога.
Вам, только вам в прощальный час,
При открывающейся двери,
Безмолвный вздох, в любви и вере,
Последний раз, последний раз.

Мой друг, прекрасна жизни осень,
Вся в блеклом золоте листов,
И ровный гул надгробных сосен,
И замирание дубров.
Тогда ни боль, ни озлобленье
Души не трогают покой,
И разве слабое смущенье
Пред нарастающею тьмой.

Я помню радости живые,
Я помню чистые мечты,
Сияли очи молодые,
Дрожали тонкие листы.
И всё прошло, и всё пропало,
Уже иным досталось жить,
И только сердце трепетало
И не хотело позабыть.

Я тороплюсь допеть. Так много
В груди томленья и огня.
Так больно поздняя дорога
Пугает сумраком меня.
Я тороплюсь допеть. Вдруг тучи,
Замкнув лазурь, прервут мой путь.
И всё тропинка круче, круче,
И всё мне тягостней вздохнуть.

Сойдя две шаткие ступени,
Пойдем бродить в огне луны,
Как потревоженные тени
Когда-то детской старины.
Два поздних сна из сказок Гримма,
Последний раз рука с рукой
Сойдем шуршать неуловимо
Перед террасою пустой.

Придет минута расставанья,
Тогда душою вновь и вновь
Сильней почуешь на прощанье
Свою померкшую любовь.
И в это краткое мгновенье
Всё-всё припомнишь и простишь
И со слезами умиленья
Былую боль благословишь.

Милая, как бы с живым твоим чувством к природе
Ты красотой, окружающей нас, любовалась.
Как бы смотрела на эти косматые скалы,
Темной щетиной растущие к ясному небу,
На неоглядное это далекое море,
Весь кругозор заключившее в свежих объятьях.
Пусть уже смерть опустила меж нами завесу,
Пусть ты смежила на отдых усталые взоры, —
Нет, я не верю, чтоб связь порвалася меж нами:
Так хорошо это море, и небо, и горы…
Всё это видишь ты, всё ты не можешь не видеть:
Видишь и море в полдневном торжественном блеске,
Видишь и парус косой, убегающий в море,
Видишь и ленточку горной порывистой речки,
Видишь меня, как брожу я в лесу одиноко
И о минувшем твоем и моем вспоминаю.

Лети, мечта моя, в далекий,
Все близкий сердцу уголок,
Где знойным летом синеокий
Во ржи смеется василек,
Где по тропинке чередою
Косцы веселые спешат,
Где над знакомою водою
Уж не шумит мой старый сад,
Но где теперь в раю минувшем,
В раю потерянном моем,
Над домом, призраком уснувшим,
Деревья-призраки венцом.
Кому и чем ты помешало —
Веселье ранних, чистых дней, —
Моя заря, мое начало,
Блаженство памяти моей.
Зачем те радости живые,
В груди дрожавшие тепло,
Во дни борьбы, во дни больные
Угрюмой бурею смело.
И на могиле вдохновений
И грез и сказочных цветов
Поникли тени – только тени, —
И тени слез, и тени снов.