Александр Стесин - Вернись и возьми

Как бы то ни было, следы медицинской деятельности Бена, ни в чем не уступающей знахарству тети Бреты, продолжали обнаруживаться повсюду. Так, однажды утром приемная огласилась победоносным кличем «Эбэуо ммофра!» [51] У нас будут дети! и на мой стол легла «путевка в жизнь» в виде замусоленной справки из центральной лаборатории Такоради-Секонди. При ближайшем рассмотрении справка оказалась свидетельством о высокой оплодотворяющей способности ее обладателя. «Семенная жидкость в норме». Заключение размашистым почерком.

— Что ж, это прекрасная новость. Скажите, а у вас были причины подозревать обратное?

— Мепаачеу, аанэ [52] Уважительная форма утвердительного ответа (дословно: «Я прошу вас, да»). . Понимаете, мы с женой три раза делали ребенка, и все три раза был выкидыш. Мы подумали, что это окобайе , так что когда у нас родился Кофи, мы сделали надрезы [53] Окобайе — ребенок-дух (дословно: «возвращенец»), раз за разом умирающий при родах или во чреве матери. В семьях, потерявших больше чем одного ребенка, новорожденному делают вертикальные надрезы на щеках. Считается, что меченый окобайе уже не сможет вернуться в мир духов и будет вынужден остаться среди живых. В Эльмине часто можно встретить людей с характерными шрамами на лицах: живое свидетельство высокой детской смертности. , как положено. Но Кофи мы тоже не удержали, он умер через неделю, а в следующий раз опять был выкидыш. Тогда мы пошли к доктору Бену, и он направил меня на анализ… Ньяме адом, Ньяме адом [54] Слава Богу. , теперь все будет хорошо.

Историй было много, одна абсурдней и трагичней другой — сплошное раздолье для новоиспеченного медика, желающего почувствовать себя спасателем и экспертом. Врач без году неделя, я с удовольствием приноровлялся к интонации просвещенного «большого брата».

— Тетя Брета!

— Папá!

— Вчера вечером к нам поступил пациент по имени Джозеф Обимпэ. Вот его медкарта. Вы принимали этого пациента?

— Принимала, папá.

— Интересный случай. Годовалый ребенок отправил в рот целую упаковку родительского слабительного. Со всеми вытекающими последствиями.

— Точно, папá. Последствий вытекло много.

— Вот-вот. Мне казалось, в таких случаях первым делом ставят капельницу и вводят физраствор. Вы ввели физраствор, тетя Брета?

— Мепаачеу, доктор, в нашей аптеке не было физраствора. Но я дала ему метронидазол.

— Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Метронидазол — антибиотик, его назначают при кишечных инфекциях. Разве у нашего пациента наблюдаются признаки кишечной инфекции?

— Наблюдается понос… Уако тойлет.

— Но ведь мы-то знаем, из-за чего уако тойлет . Знаем, тетя Брета?

— Знаем, доктор. Из-за слабительного.

— Так с какой стати мы прописываем ему метронидазол?!

Тетя Брета виновато улыбалась. Брета Одоом, годившаяся мне в матери, не обижалась на мой начальственный тон и не напоминала о том, что не далее как на прошлой неделе я пропустил язву Бурули, приняв ее за ожог… Все они улыбались, признавали свое невежество, благодарили приезжего доктора за преподанный урок. И продолжали упорно верить в то, что малярия вызывается избыточным употреблением в пищу маниоки, а вовсе не плазмодиевой инфекцией. Продолжали направлять пациентов на анализы семенной жидкости и прописывать метронидазол. «Ведь соглашаются же, благодарят… Прикидываются дурачками. А на самом деле это они нас держат за дураков, — заключил врач-педиатр из Канады, с которым я разговорился однажды в автобусе по пути из Аккры. — Ничего не меняется и никогда не изменится…»

Но канадец ошибался. В их готовности благодарить и соглашаться не было ни тени лукавства. Однако то, что белокожему представляется содержанием, для африканца — всего лишь форма. То, что кажется неизменным, может измениться в любую минуту самым непредвиденным образом. Незащищенность — руководящий принцип, фундамент, на котором строится жизнь со всеми ее поверьями и вековой инертностью. Это свойство климата, изначальная данность окружающей среды. Аборигены Эльмины продолжали гнуть свою линию, потому что, поменяв одно, надо было бы поменять и все остальное, и никакой заморский светоч не смог бы дать им гарантию, что столь кардинальные изменения приведут к улучшению, а не наоборот.

После работы я шел гулять по поселку, останавливаясь у каждой хижины, откуда меня окликали по имени полузнакомые люди.

— Ий, доктор Алекс! Вуко хэ? Уопэ адиди бриби? Уопэ сэ мепам адье ама уо? [55] Куда идешь? Хочешь поесть? Хочешь, я сошью тебе наряд?

Никто не одинок, все охвачены заботой и сплетней. Никогда не запираемые двери лачуг выходят в общий двор, где женщины стряпают еду на углях или стирают нарядные платья в сточных канавах. Пятилетние дети таскают младших братьев-сестер на спине, и никто не боится отпустить ребенка гулять одного, потому что весь мир состоит из родни, из дядюшек и тетушек, всегда готовых прийти на помощь (или отшлепать чужое дитя, как собственное, если дитя нуждается в воспитании)… При этом потомство заводят «с запасом» — из расчета, что выживут не все, спасибо, если половина. Что ни день, из близлежащих селений слышится узнаваемый клич говорящих барабанов: «Ммара! Ммара!» Барабаны предупреждают мертвых, что среди них произойдет рождение…

В одной из хижин мне сшили африканский костюм, в другой — рубаху и батакари [56] Просторное платье, распространенное в северной части страны. . Радушные хозяева угощали супом из улиток абунобуну, супом из окры, супом из земляных орехов. После трапезы гостя принято приглашать в дом для подробных бесед о том о сем; в моем случае — для обоюдной вежливости и неловкого молчания. Уставясь в тарелку с супом, я думал о той Африке, которую выбрал себе в качестве мечты чуть ли не на первом курсе мединститута. О мечте, притягательной своей несбыточностью; устремленной в неведомое пространство… И вот я здесь.

Базарная площадь в преддверье джуа [57] Базарного дня. , утреннее столпотворение: женщины с грудными детьми, проповедники и колдуны, козы, куры, прочая живность. Посреди площади прямо на земле лежат мальчик и девочка. «Доктор Алекс, бра ха!» — одна из торговок подзывает меня и показывает на детей. Что-то с ними не то — не взглянешь, доктор? Слезящиеся полузакрытые глаза, учащенное дыхание, толстый оранжевый налет на языке… Куда смотрит их мать? — Не мать, а матери — они у них разные. — От базарной толпы отделяются две женщины с товарными подносами на головах.

— Сколько времени они у вас так лежат?

— Мепаачеу, нна ммьенса. Эйе бонэ? [58] Три дня. Это серьезно?

— Да, очень серьезно. Эсе сэ моко клиник сеэсеи ара [59] Вы должны пойти в клинику прямо сейчас. . У меня сейчас срочный вызов, но я вернусь не позже чем через час и буду ждать вас в приемной. Слышите, я буду ждать вас в клинике через час. Эйе бонэ па-па-па-па-па-па! [60] Это очень-очень серьезно!