Голиб Саидов - Записки питерского бухарца

В такие дни, повара разрывались между хозяевами и обычными клиентами ресторана, коих было всегда предостаточно, ибо пароход располагался в самом центре исторического города, рядом с Эрмитажем и Летним садом. Проклиная всех и вся, несчастные официанты едва успевали обслуживать народ, ежеминутно поднимаясь наверх, чтобы, выполнив очередной каприз братьев и их гостей, вновь спуститься вниз, в ресторан.

Следует отметить, что, как и все новоявленные нувориши, братья были чрезвычайно капризны и разборчивы в отношении еды. Хорошо, если дело ограничивалось только шампанским, лёгкими закусками и чёрной икрой, которую они поедали в невероятных количествах. Однако, иногда, не удовлетворившись ресторанным меню, они требовали нечто необычного, нередко ставя в тупик обескураженных поваров. В те времена, о лангустах, морских гребешках и прочих деликатесах, откровенно говоря, мы имели весьма смутное представление.

Так, в один из дней, к нам на камбуз спешно ворвался директор, с внушительной коробкой в руках. Бросив её на пол, он вытер со лба пот и коротко произнёс:

– Вот, надо срочно приготовить.

– Что это? – предчувствуя неприятное, чуть ли не хором спросили мы с напарником.

– Хрен его знает, – откровенно сознался директор – какие-то клешни омаров. Короче, они хотят, чтобы вы их отварили «по-грамотному».

Я в ужасе схватился за голову.

– А как их варить-то, «по-грамотному»?

– Прости, но этого я сказать не могу. Ну, бросьте туда лаврушки, специй каких-нибудь, горошка…

– А-а – неожиданно протянул мой помощник – ну, это мы могём.

Признаться, я немало удивился, но промолчал, подумав про себя с облегчением: «Вот и замечательно: ты их и сваришь…»

Через полчаса, наш шеф, просунув голову в иллюминатор, поинтересовался:

– Ну, как?

– Порядок, – отозвался мой помощник – через пять минут будет готово.

Отвлёкшись от своих заказов, я на всякий случай, решил заглянуть в кастрюлю и, открыв крышку, тихо ахнул: весь периметр котла был густо усеян зелёным горошком, который плавал на поверхности. Мгновенно захлопнув крышку (не дай бог, шеф заметит!), я зашипел на своего коллегу:

– Ты что, охренел?! Для чего ты туда бухнул банку зелёного горошка?!

– Ну, как же: он ведь, сказал, «киньте лаврушки, горошка…»

– Придурок! – не выдержал я – Речь шла о чёрном горошке, а ты…

Едва мы выловили последнюю горошинку, как вновь нарисовался наш директор.

– Ого, а пахнет вкусно!

Стиснув зубы и жутко волнуясь, мы молча выложили на огромное блюдо покрасневшие длинные трубки с крабовым мясом внутри, украсили сверху внушительными клешнями, сбрызнули соком лимона и, побросав сверху несколько оливок с анчоусами, отдали блюдо шефу. И – покорно ждём своей участи.

Ждать пришлось недолго. Через пять минут, когда один из братьев показался на «горизонте», я приготовился к самому худшему. Видимо, предчувствуя недоброе, мой напарник исчез, словно его смыло волной за борт.

– Кто готовил клешни? – осведомляется хозяин.

– М-мы… – со страха мычу я невразумительно, и уже собираюсь распрощаться с жизнью, как, неожиданно слышу.

– Слушай, будь другом, расскажи – что ты туда положил? Понимаешь, такой вкус… чего-то, такого неуловимого… ну, просто, обалденно!

Едва, придя в себя, я пытаюсь состроить серьёзную рожу и скромно произношу:

– Извините, но у каждого повара есть свои, знаете ли, маленькие секреты…

– Надо же, а! – изумлённо произносит хозяин – казалось бы, обыкновенные клешни омаров…

И тут же, повернувшись в сторону моего непосредственного шефа:

– Толя! Срочно выпиши ему премию, слышишь? От меня, лично!

Директор ресторана согласно трясёт головою и глядя на меня, расплывается в довольной улыбке.

Интересно проследить преемственность культурных традиций в Питере, на примере нынешней молодёжи.

Чем, например, могли гордиться ленинградцы в советское время? Ну, хотя бы тем, как приезжие сравнивали их с «грубыми» москвичами: «там все куда-то спешат, не удостаивая приезжего ответом; а тут (в Ленинграде) – не только выслушают и ответят, но и – нередко – отведут чуть ли не за ручки…»

Нет, я не против сегодняшней молодёжи. Более того, их раскрепощённость (столь не свойственная нашему поколению), свободное поведение и своеобразный юмор мне очень по душе.

Кстати, о последнем и пойдёт речь.

Работал у нас за стойкой в баре один симпатичный малый – Влад. Скромный такой, серьёзный, обаятельный и с оригинальным чувством юмора. В один из дней, придя на работу, повествует мне следующую историю.

– Иду я, короче, утром на работу. Как обычно: мимо «болтов» («Балтийский вокзал» прим. Г. С.), затем поворачиваю на Лермонтовский. Вдруг, на мосту меня останавливают два дюжих деревенских парня. Видно, что приезжие.

– Слухай, братка… Это – Петербург?

– Ага, он самый…

– Красота-а! – окидывая взором огромную панораму промышленного района города, с почерневшими заводскими трубами и мрачноватыми темно-серыми зданиями, изрекает гость. После чего, опустив взгляд на грязный Обводный канал, неожиданно «догадывается»:

– А это Нева! – обращаясь к напарнику, поясняет он, и – на всякий случай – вопросительно поглядывает на Влада, словно ожидая поддержки.

– Ага, Нева! Она самая… – невозмутимо соглашается Влад, и, тяжко выдохнув себе под нос, оставляет «туристов» одних, не мешая им насладиться прелестями города на Неве.

Одним из самых прибыльных видов деятельности, в эпоху «гласности» и «перестройки», являлся «туалетный бизнес». И в этом, казалось бы, не было ничего удивительного: «Любовь приходит и уходит, а какать хочется всегда»…

Серёге каким-то чудом удалось устроиться в одну из подобных «престижных точек». И, не где-нибудь, а в самом сердце Питера: за Исаакиевским собором, на территории Александровского садика, в миниатюрном кирпичном заведении, не лишённом архитектурного изящества. Словом, свезло парню…

Не повезло ему только с неразлучным товарищем.

Лева, типичный петербуржец, с аристократическими манерами, начитанный и в меру эрудированный, весьма эффектно выделялся среди Серегиных друзей. С ним и в самом деле, было интересно общаться: он обладал своеобразным тонким чувством юмора, его суждения, порою, носили философский оттенок, а сам он выглядел подтянутым и элегантным, всегда стараясь быть опрятным и открытым к дамам и жизни. В разговоре с противоположным полом, Лева настолько преображался, что его невозможно было узнать: это была сама Галантность и Учтивость.

Кроме того, он неплохо играл в преферанс, да вдобавок ко всему, как и любой нормальный петербуржец, не прочь был «заложить за воротник» и порассуждать на отвлечённые темы. К сожалению, именно, это – последнее – пожалуй, и являлось его истинным пристрастием.