Вадим Прокофьев - Степан Халтурин

Василий Григорьевич, хитровато улыбаясь, поглядывал на Халтурина. Он откровенно любовался его молодостью, пылом, той страстностью, с которой Степан рвался к практической революционной деятельности.

Но сам Котельников сочувствовал лавристам и поэтому скептически относился к проявлениям бунтарства со стороны его знакомых в мире революционной интеллигенции. От лавристов Котельников перенял и принципы строгой конспиративности. «Безумное лето» 1874 года попросту напугало его, и теперь он колебался — стоит ли сводить своего ученика с петербургскими революционными кружками. Ведь Халтурин человек действия, об этом свидетельствовало хотя бы и то, что он организовал поездку за границу, добился паспортов. Котельников решил немного охладить пыл Степана, внушить ему необходимую осторожность, а затем уже вводить в среду революционеров.

— А знаешь, Степан, какое мнение о тебе и тебе подобных учениках нашего училища составило начальство, причем начальство из полиции. Ты, конечно, Селенгина из банка помнишь?

— А как же, Василий Григорьевич. Ведь у него на квартире собирались, чтобы потолковать о книгах да с политическими повстречаться.

— Ну так вот, Селенгин через своего родственника раздобыл копию рапорта вятского полицмейстера.

— Михайлова, что ли?

— Его. Сейчас я тебе прочту, сохранил на память о Вятке и об училище.

Котельников достал из стола папку, полистал ее и вытащил большой лист бумаги, сложенный вдвое.

— Вот послушай: «…ученики Вятского земского училища для распространения сельскохозяйственных знаний и приготовления учителей, проживающие на своих квартирах…», а ведь ты, кажется, на своей жил?

— Своя да не своя. Жили мы с Николаем Котлецовым в доме Кошкаревой на Семеновской улице.

— Во всяком случае, не в казеннокоштном общежитии. Так о вас-то Михайлов и пишет: «Ведут себя не как бы следовало по правилам, утвержденным Советом училища, или как требуется для воспитанников учебного заведения, а напротив… служат заразою для учеников других учебных заведений. Они собираются в кружки и проводят время в пьянстве и картежной игре».

— Врет, Василий Григорьевич, врет эта шкура полицейская! Никогда мы не пьянствовали, а в карты я и по сей день играть-то не умею.

— Знаю, что врет, да ведь поверят ему, если вдруг кто-либо из начальства запрос о тебе сделает. Но слушай дальше: «10 мая в квартире на Владимирской улице в доме Родыгиной у учеников Платона Глазырина, Феофана Попова и Павла Зверева было сборище…» Постой, тут опять о пьянке. Вот, нашел: «На всех сказанных собраниях, кроме пьянства и картежной игры, проявляются между ними стремления к распространению противоправительственных идей. Приобретая разными путями книги противоправительственного содержания, они передают их для чтения из рук в руки, стараясь не только посеять преступную мысль в среде своих товарищей, но и домогаются проникнуть в народ». Так-то, брат, Степан!

— И тоже брехня, Василий Григорьевич, насчет книжек и антиправительственных идей — верно, слов нет, распространяли, а в народ не ходили, там нам делать нечего.

— Вот сюда смотри — список видишь? А ну, погляди № 69, чья фамилия? «Степан Халтурин». А вот и дружок твой, Николай Котлецов. Молодо, да зелено, шуму много, а пользы никакой. Зачем, спрашивается, вы с Башкировым песни революционные распевали на улице или вслух рассуждали о революции при незнакомых людях? Вот такие, как ты, Амосов, Башкиров, ринулись в семьдесят четвертом году в деревню, ну и нарубили дров, а теперь в предвариловке сидят.

Степана задело за живое. О хождении в народ он не только слыхал, даже знал кое-кого, кто сам побывал в деревне пропагандистом, но считал, что начинать нужно было не с этого. Хотя спроси Степана тогда, с чего начинать, он бы не сумел ответить, но был уверен, что «ходить» не следовало. Между тем Котельников рассказал Степану о лавристах.

«Странные были это люди, лавристы, — писал позднее С. Кравчинский. — Им нельзя было отказать ни в добрых намерениях, ни в широте теоретических взглядов. Но они были сухие и холодные доктринеры, без энтузиазма, который сообщал такое обаяние пропагандистам-бунтарям. В них соединялись крайние политические и социальные теории с нерешительностью, со страхом перед малейшим рискованным шагом, с органическим отвращением ко всему, что нарушало методический порядок их мерных занятий. Постепенно из них вырабатывались революционеры-мумии, бесплодные» зачастую комичные, а в конечном итоге бестелесные поборники невинного либерализма».

Слушая Котельникова, Халтурин двоился; с одной стороны, жажда знаний влекла Степана к этим людям, которые, по словам его учителя, очень много знали, но с другой — темперамент бойца отталкивал его от праздных мечтателей, увлекал на сторону тех, кто активно боролся.

Через несколько дней Котельников познакомил Степана с лавристами. В Петербурге у лавристов был свой кружок — человек двадцать. Во главе кружка стояли Л. С. Гинзбург и А. Ф. Таксис, а членами его были В. В. Варзар, автор популярной и нашумевшей брошюры «Хитрая механика», А. С. Семяновский, Н. Г. Кулябко-Корецкий, Мурашкинцев и другие.

Петербургские лавристы являлись главной литературной и финансовой опорой издаваемой за границей газеты «Вперед», редактором которой был сам Лавров. В отличие от бакунистов-бунтарей лавристы на первое место в своей пропаганде ставили не крестьянина, а городского рабочего, хотя и видели в рабочем только распространителя социалистических идей «в народе». В рабочей среде лавристы вели пропаганду этих идей и, естественно, в большей мере, чем бунтари, могли удовлетворить потребность передовых рабочих в знаниях, в знакомстве с западноевропейским рабочим движением.

Халтурин стал усердно посещать собрания кружка лавристов, читал их сборники «Вперед». Начиная с первого тома в этих сборниках печаталась капитальная работа Лаврова «Очерк развития Международной ассоциации рабочих». Халтурин жадно впитывал в себя факты деятельности I Интернационала, о которых сообщал Лавров, изучал выдержки из газеты «Voksstaat», в которой сотрудничали Маркс, Энгельс, Либкнехт. Именно в первом томе сборника натолкнулся Степан на Эйзенахскую программу германской социал-демократической партии, сыгравшую в дальнейшем такую большую роль в формировании политических взглядов Халтурина.

Лавристы дали Степану много, и он всем сердцем привязался к этим «добродушным мечтателям».

Петербургский кружок лавристов имел неплохую библиотеку, хранившуюся у Мурашкинцева. Купеческий сын Мурашкинцев был легальным, в его обширной квартире было достаточно места для того, чтобы спрятать книги. Именно с Мурашкинцевым Халтурин сошелся ближе всего, аккуратно посещая библиотеку. Здесь, на квартире Мурашкинцева, бывали и другие петербургские рабочие. Библиотека лавристов была чисто интеллигентским предприятием, рабочие хотя и пользовались ею, но не имели никакого касательства к ее работе.