Владимир Муравьев - Пестель

Перлюстрацию писем Иван Борисович довел до степени искусства. Однажды начальство сделало ему замечание: берлинцы, получающие корреспонденцию из России, возмущены тем, что их письма вскрываются на почте.

Пестель с плохо скрытой обидой оправдывался: «Видимо, их письма вскрываются в Берлине, так как мы вскрываем чрезвычайно аккуратно и от наших корреспондентов не получали ни одной жалобы на перлюстрацию».

Иван Борисович не ограничивался только перлюстрацией писем. Едва в письме упоминалась книга, напечатанная масонами в своей типографии без цензурного разрешения, как Иван Борисович стремился ее достать и представить по начальству: «Имею честь донесть, что книга, мною вчерашнего числа представленная, взята в книжной лавке книгопродавца Бибера. Я посылал туды человека чужого, дабы не знали, что ее надобно было мне, опасаясь в таком случае ее не получить…»

Через два года Прозоровскому удалось собрать в значительной мере сфальсифицированный обвинительный материал на Новикова и на московских масонов. Новиков был арестован, кое-кто из членов его кружка и хороших знакомых Ивана Борисовича выслан из Москвы.

Иван Борисович Пестель в 1792 году женился на Елизавете Ивановне Крок, дочери известной в свое время писательницы А. Крок. И 24 июня 1793 года в здании почтамта, в казенной квартире московского почт-директора, родился старший сын Ивана Борисовича — Павел-Михаил Пестель [1] Пестель, как лютеранин, получил при крещении двойное имя, но обычно именовался Павлом. , будущий декабрист.

Московский почтамт находился тогда на углу Мясницкой (ныне Кировской) улицы и Чистопрудного бульвара. Залы, канцелярии и квартира почт-директора помещались в каменном здании, выходящем белым фасадом на Мясницкую улицу, а служащие и охрана жили в деревянных флигелях. Сзади почтового двора возвышался золоченый шпиль причудливой Меньшиковой башни — церкви архангела Гавриила, а перед домом был просторный двор, обнесенный каменной оградой.

В 1797 году московский почт-директор получил ответственное и строго секретное задание.

Дело в том, что в начале этого года император Павел I вернул из сибирской ссылки А. Н. Радищева, разрешив ему проживать в своем сельце в Калужской губернии. Но в то же время царь распорядился, чтобы все письма опасного вольнодумца, минуя калужское начальство, нераспечатанными доставлялись московскому почт-директору и чтобы Пестель тщательно проверял их и копии с писем отсылал бы в Петербург царю.

Крамолы в письмах Радищева московский почт-директор не обнаружил. Но служебное рвение Пестеля и здесь было оценено.

Не прошло и года, как Пестель — уже действительный статский советник, что соответствовало чину генерал-майора, — получил новое назначение — на должность петербургского почт-директора и председателя Главного почтового правления.

Иван Борисович переехал в Петербург.

Однако в годы царствования подозрительного и взбалмошного Павла I было гораздо удобнее пользоваться его милостями на расстоянии, чем в непосредственной близости. Одинаково возможны и одинаково необъяснимы были неожиданное повышение и незаслуженная опала.

Павел принимал экстренные меры для ограждения империи от французской революционной заразы. К обязанностям петербургского почт-директора прибавилась еще одна — цензура приходящих в Петербург иностранных газет и журналов.

Однажды Пестель пропустил иностранную газету, где было сказано, будто Павел отрезал уши у французской актрисы Шевалье. Император необычайно возмутился и потребовал Пестеля к себе.

— Почему вы, милостивый государь мой, — срываясь на высоких нотах, кричал Павел, — почему вы пропустили газету, где сказано, что я велел отрезать уши у, мадам Шевалье?

Пестель увидел совсем близко от себя маленький курносый нос и бесцветные злые глаза взбешенного императора. «Все кончено», — подумал он.

— Но, ваше величество, я полагал, что это есть наилучший способ обличить иностранных вралей, — подчеркнуто спокойно проговорил Пестель. — Любой читатель газеты может сим же вечером убедиться в ничтожестве этого писаки, следует только поехать в театр и увидеть мадам Шевалье с ушами на своем месте.

Во взгляде Павла проскользнуло любопытство, он еще несколько мгновений непонимающе смотрел на Пестеля и вдруг разразился громким хохотом.

— Виноват, ей-богу, виноват!

Павел стремительно повернулся, подошел к столу и на клочке бумаги написал несколько слов.

— Вот, возьми из кабинета бриллиантовые серьги и отвези мадам Шевалье. Велишь ей от моего имени надеть их сегодня перед выходом на сцену.

Пестель, кланяясь и пятясь, вышел от царя. Уже за дверями он услышал его лающий смех и с облегчением подумал: «Пронесло».

Гневался Павел часто и наказывал по одному доносу, по малейшему подозрению.

Однажды утром Ивану Борисовичу доставили для проверки подозрительное письмо, адресованное за границу.

Иван Борисович развернул вчетверо сложенный лист, взглянул на неразборчивую подпись и, удостоверившись, что почерк ему не знаком, записал в тетрадку, где регистрировались вскрываемые письма: «№ 1, от неизвестного». Потом принялся за чтение.

Неизвестный сообщал своему приятелю о заговоре против императора, состоявшемся в Петербурге. У Ивана Борисовича радостно забилось сердце: случай! Великолепный случай отличиться! Иван Борисович углубился в письмо, вникая в подробности плана, на которые неизвестный корреспондент не скупился.

И вдруг письмо выпало из рук Пестеля: он прочел строки, ужаснувшие его. «Не удивляйтесь, — заключал свой рассказ неизвестный, — что пишу вам по почте: наш почт-директор Пестель с нами».

Иван Борисович подхватил письмо с полу, оглянулся на плотно закрытые двери кабинета и еще раз перечел ужасные слова. С такой припиской показывать письмо императору нельзя ни в коем случае. Пестель хорошо знал характер Павла и понимал, что разоблачить клевету и оправдаться перед царем ему не удастся. Пестель письмо сжег.

Но так же хорошо знал характер Павла и Ростопчин, министр иностранных дел и любимец императора, написавший это письмо. Ростопчина чрезвычайно беспокоила неожиданная милость царя к Пестелю. Он видел в Пестеле опасного соперника и желал от него избавиться.

Несколько дней спустя, видя, что Пестель утаивает письмо, он доложил обо всем императору.

— Повергаю повинную голову перед вашим величеством, — сказал Ростопчин, — но моей единственной целью было проверить верность Пестеля вашему величеству. Можно ли доверять ему, если он решился скрыть известие о заговоре?

— Благодарю тебя за прозорливое усердие к нам, — ответил Павел Ростопчину.