Пьер Зеель - Я, депортированный гомосексуалист...

Сперва мы пытались как-то противостоять страданиям, но это очень скоро стало невозможно. Колесо насилия раскручивалось с ужасающей скоростью. Взбешенные нашим сопротивлением, эсэсовцы принялись вырывать нам ногти. В ярости они переломали рейки, на которых мы стояли коленопреклоненные, и изнасиловали нас ими. У нас были разодраны все кишки. Кровь хлестала отовсюду. И сейчас еще у меня в ушах стоят полные страшных мук вопли.

Когда я снова открыл глаза, мне показалось, что я попал в подсобку мясной лавки. Я не мог вообще ни о чем думать. Мучения убивали даже робкую попытку мысли. Настоящее насилие, разрушающее все на своем пути. Но для наших истязателей это была самая ничтожная из побед. Ведь когда я подписал, как и другие, этот документ, чтобы только перестать страдать, он сразу же так набух кровью, что его невозможно стало прочесть.

День догорел за окнами гестапо. И когда опустилась ночь, нас без суда и следствия перевезли в мюлузскую тюрьму. Прием был не из лучших. Меня бросили в переполненную камеру, темную и сырую. Я попробовал найти место в этой тесноте. Последним моим желанием в этот уходящий день, без сомнения наихудший в моей жизни, было просто рухнуть. Вокруг стонали или дремали полдюжины таких же арестантов. Просто опираясь о стену или присев на землю, ведь их было много. [15] Внутренний документ отделения гестапо в Мюлузе от 27 апреля 1942 года, содержащий перечень «превентивных полицейских акций» до этого дня, начиная с 27 июня 1940-го, включал в себя 230 человек, вывезенных в неоккупированную Францию под грифом «профессиональных уголовников», а также сутенеров и асоциальных элементов, и 120 человек под тем же грифом, не вернувшихся из французской эвакуации, как и 260 человек из их окружения. Таким же образом было эвакуировано 95 гомосексуалов и 19 человек из их окружения, 42 цыгана и 240 человек из их окружения. В тот же день немецкие власти в лагере Ширмека подтвердили наличие 33 «профессиональных преступников» и 9 гомосексуалистов, из которых 11 «профессиональных преступников» и один гомосексуалист находились под усиленной охраной, а также наличие 91 проститутки и 154 «тунеядцев, пьяниц и других антиобщественных элементов». Наконец, в «отчете полицейского надзора» были записаны еще 227 «браконьеров». (Отрывок из: Homosexualitat in der NS-Zeit, Fischer Taschenbuch , mars 1993, p. 273— 274.) И все-таки надо упомянуть, как это и делает Ричард Плант, что, заметая следы, «нацисты в немецкой администрации старались составлять протоколы, делать записи и выносить разные приказы как можно непонятнее и дальше от истины». Например, немецкое население одно время путало схожие выражения: «концентрационлагерь» (концентрационный ) и «концертлагерь» (лагерь-концерт, традиционное место, где исполняют музыку) — «путаница, позволявшая им думать, будто заключенные играют на инструментах и расслабляются». (Walter Kempowski, p. 33 et 42.) Присмотревшись, я увидел, что у многих были распухшие лица в кровоподтеках — над ними учинили настоящую расправу.

После долгого ожидания кто-то в глубине камеры уступил мне место у стены. Я встал в дарованный мне закуток. Он был хуже других: из стены сочилась вода, от которой веяло ледяным холодом. Уступить место последнему из новобранцев в самом негостеприимном углу камеры — это говорило о том, что человеческая солидарность тоже имеет границы. Я сказал себе, что ничто не мешает нам, жертвам одного и того же чудовищного насилия, и между собой тоже сделать кого-нибудь козлом отпущения. И заснуть смог, только когда упал, совершенно лишившись сил.

Десять дней и ночей пробыл я в тесной камере, среди такой жестокости. В этой драме тяжко пришлось каждому арестанту. Общение сводилось к минимуму, ибо здесь царила всеобщая подозрительность и каждый замыкался в своем одиноком страдании. Лишение свободы — вещь столь чудовищная, что равной ей можно признать лишь пытку.

Один из братьев пришел навестить меня. Встревоженные тем, что я не вернулся домой, они с отцом на следующий день пришли посмотреть, что происходит в гестапо. [16] После облав на гомосексуалов их количество уменьшилось. Гомосексуальные пары находились под постоянной угрозой, а их семьи помалкивали. Как отмечает Ричард Плант, в Германии «у гомосексуалов не было контактов с внешним миром: редкие семьи осмеливались признаться, что имеют сына, брата, супруга или просто родственника, интернированного за нарушение параграфа 175». (Richard Plant, Rosa Winkel. Der Krieg der Nazis gegen die Homosexuellen , Campus Verlag, 1991, p. 133.) Им удалось узнать, что меня держат в городской тюрьме. Эсэсовцы еще прибавили, что я всего лишь «швайнхунд», в немецком языке — грязное ругательство, смысл которого был совершенно ясен. В такой унизительной форме суждено было моим близким узнать наконец о моей гомосексуальности. Глубочайшая рана, как для них, так и для меня самого. Мой брат предупредил меня, что с гестапо разговаривать бесполезно, у них на все свой закон, и адвокаты не смогли ничему помешать. Я остался совершенно один.

На рассвете 13 мая 1941 года меня бросили в полицейский фургон, запертый снаружи на замок. Нас было около дюжины. Он миновал центр и поехал пригородами Мюлуза. Куда нас везли? Глядя в щели, кое-кто решил, что это дорога на Бельфор. Это могло означать отправку к границе, выселение в свободную зону, то есть самый лучший для нас выход. [17] В качестве секретаря приемного центра в павильоне Лионской ярмарки, принимавшего высланных из Эльзаса, Эме Шпиц (также и автор книги «Struthof, bagne nazi en France» с предисловием маршала Латтре де Тассиньи, изданной в 1970 году) отметит поименную высылку 91 гомосексуала с 1 июля 1940 года до конца декабря 1940-го. Но нельзя было не понимать очевидного: на самом деле дорога вела прямо на север, в направлении Кольмара и Страсбурга, или, точнее, к лагерю в Ширмеке в долине Де-ля-Брюш. [18] Документ немецких властей от 10 мая 1941 года, в котором фигурирует Пьер Зеель, заключенный в мюлузскую тюрьму. Отмечен и его перевод 13 числа текущего месяца в лагерь Ширмека. Документ был извлечен из архивов тюрьмы в Мюлузе и передан Министерством юстиции 24 декабря 1984 года Пьеру Зеелю с пометкой заместителя директора: «Результат поисков, предпринятых мною в немецких архивах этого учреждения, — один этот документ, фотокопию которого я направляю вам». Второе письмо от 26 сентября 1988 года, подписанное директором управления исправительных тюрем Мюлуза и содержащее тот же документ, указывает также: «Упорные изыскания в наших архивах не позволили определить ни дату, ни мотив ареста» (речь идет о пребывании Пьера Зееля в мюлузской тюрьме).

Вдоль дороги в ущелье Донон, в тридцати километрах к западу от Страсбурга, французы в период «странной войны» на скорую руку понастроили ряды бараков, чтобы население прифронтовой полосы временно могло разместиться там в ожидании последующей эвакуации. Потом оккупанты реквизировали все эти постройки, за счет них расширяя в Эльзасе места заключения. По другую сторону Рейна различные организации быстрого интернирования действовали уже несколько лет.