И. Мартынов - Книгоиздатель Николай Новиков

Зимой 1792 г. из перлюстрированной полицией переписки руководителей русских масонов правительству стало известно об их связях с немецкими братьями по ордену. С трудом продираясь сквозь чащу туманных мистических символов и аллегорий, императрица и ее приближенные тщетно ломали головы над тем, куда ведут нити масонского заговора. Страшные видения дворцового переворота и «бунта черни» всю жизнь преследовали Екатерину. Она не забыла ни июньского утра 1762 года, когда русская армия по мановению руки отважной авантюристки повернула штыки против законного монарха, ни «крестьянского царя» Пугачева, собравшего под свои знамена легионы недовольных. Екатерине мерещились то страшные иллюминаты — союзники якобинцев, злоумышляющие на ее жизнь, то ненавистный сын, с помощью пруссаков и масонов возвращающий себе отцовский престол.

У русской императрицы были причины опасаться покушений и заговоров. 1 марта 1792 г. скоропостижно и при загадочных обстоятельствах умер австрийский император Леопольд II. Через несколько дней в Петербург приехал из Стокгольма курьер с известием о том, что на балу смертельно ранен офицером-республиканцем один из активнейших организаторов интервенции против революционной Франции — шведский король Густав III. Ужас, обуявший европейских монархов, был так велик, что чувствительная португальская королева сошла с ума от страха. Екатерина II изо всех сил пыталась сохранить хотя бы внешне присутствие духа. Однако с каждым днем ей все труднее это удавалось. В мрачном безмолвии застыли у дворцовых ворот усиленные караулы, опустели приемные залы, разом одряхлевшая Екатерина подозрительно вглядывалась в привычные лица и чуть ли не в каждом видела заговорщика. «Я боюсь одуреть по милости событий, которые так сильно потрясают нервы, — жаловалась она своему давнему заграничному агенту барону Гримму. — Якобинцы всюду разглашают, что они меня убьют, и даже отправили троих или четверых людей для этой цели. Мне с разных сторон присылают их приметы… — Мэр [Парижа] Петион уверял, что к первому июня я уже буду на том свете» [227] Русский архив, 1878, № 10, с. 200. .

В минуту слабости она, «смирясь» с судьбой, составляла на «закапанных» слезами бумажках мелодраматические проекты завещания… и тут же отдавала полиции строгие приказы о розыске таинственного кандидата в цареубийцы Бассевиля.

Итак, все возможные меры были приняты: пограничные заставы усилены, караулы в дворцовых городах утроены, все трактиры и гостиницы для приезжих наводнены шпиками и полицейскими. И все-таки Екатерина II не знала ни минуты покоя. Ее страшила измена…

Императрица ненавидела и боялась сына. Убив отца Павла руками фаворита, преступная мать узурпировала права восьмилетнего сына на престол и навсегда постаралась отстранить его от государственных дел. Полуузник, полусюзерен игрушечного «царства» — Гатчины, полководец «потешной» армии, истеричный цесаревич к сорока годам растерял все лучшее, что было заложено в его ум и душу учителями. Любая не санкционированная Екатериной попытка проникнуть сквозь невидимую стену, которой она окружила Павла, приравнивалась к государственному преступлению. Поэтому очередной донос П. А. Алексеева о попытках масонов найти себе покровителя в лице цесаревича окончательно решил судьбу Новикова.

13 апреля 1792 г. Екатерина II отдала распоряжение Прозоровскому произвести обыск в московских домах издателя и в его подмосковном имении. Формальным основанием для того послужило появление в продаже популярного старообрядческого сочинения Андрея Денисова «История о отцах и страдальцах Соловецких», напечатанного в неизвестной типографии. Подозрение, якобы, пало на Новикова. Трудно было найти более смехотворный предлог для расправы с неугодным издателем. После ареста Новикова Екатерина даже не пыталась выяснить, кто же на самом деле напечатал книгу Денисова.

Нет, не приверженцы древлеправославной веры беспокоили Екатерину! Ее указ был всего лишь сигналом для Прозоровского, что давно разработанный план «уловления» Новикова вступает в силу. «Найдется ли у него такая книга [т. е. „История“] либо другие, ей подобные, — гласило распоряжение императрицы, — и то и другое будет служить достаточным обвинением… и в таком случае не только лишается он права содержания типографии, как преступивший изданные от нас повеления… но подвергается конфискации всех таковых книг и литер, а сверх того и должному по законам ответу и взысканию; чего ради и подлежит самого взять под присмотр и допросить о причине такового запретного поступка» [228] Новиков Н. И. Избр. соч., с. 590. .

Шпионы Прозоровского поработали на славу. Как и следовало ожидать, полицейские чиновники не нашли у Новикова «Истории о отцах и страдальцах», зато почти во всех его книжных лавках, на складах и в библиотеках обнаружены сотни экземпляров запретных мистических сочинений. Одно это могло служить достаточным основанием для придания издателя суду.

Утром 25 апреля в тихое село Авдотьино на полном скаку ворвался отряд гусар, предводительствуемый майором Жеваховым. Нежданные гости нагло вломились в дом, до смерти перепугав детей Новикова, вытащили из постели больного хозяина и повезли на расправу к московскому главнокомандующему. Служебного рвения у Прозоровского хватало в преизбытке, а вот умом и интуицией природа его явно обделила. Пока ретивый следователь руководствовался инструкцией, полученной от императрицы, допрос шел гладко, но как только он пытался проявить собственную инициативу, на бледных губах измученного Новикова появлялась насмешливая улыбка. Уж слишком груб и прямолинеен был этот неотесанный солдафон. Убедившись в том, что «орешек» явно ему не по зубам, Прозоровский жаловался в письме к Екатерине: «Такового коварного и лукавого человека я, всемилостивейшая государыня, мало видал; а к тому ж человек натуры острой, догадливой, и характер смелый и дерзкий: хотя видно, что он робеет, но не замешивается; весь его предмет только в том, чтобы закрыть его преступления». «Я призваться должен пред вашим величеством, — продолжал он, — что один его открыть не могу» [229] Там же, с. 599–600. .

Екатерина, по-видимому, не собиралась передавать дело мастера Коловиона в суд [230] Сборник Русского Исторического общества. 1885, т. 42, с. 224–227. . Найденные в Авдотьине бумаги, подтвердив многие ее подозрения, все-таки не годились для организации сенсационного политического процесса. Прямых доказательств связей московских масонов с иллюминатами и якобинцами обнаружить не удалось. Пусть чутье и подсказывало императрице, куда «клонились» мудрствования Новикова и его единомышленников, однако она понимала, что даже на основе пристрастного толкования туманных масонских рассуждений о «равенстве людей» перед богом серьезного обвинения не построишь. В то же время дело Коловиона оказалось слишком «нежным» для гласного разбирательства. На суде могли «всплыть» нежелательные для правительства подробности о контактах Павла с Новиковым, а вместе с ними и щекотливый вопрос о том, что побудило «законного наследника престола» искать сочувствия и поддержки у гонимых масонов. Поэтому Екатерина охотно поддержала просьбу московского главнокомандующего избавить его от «коварного и хитрого» пленника и передать дальнейшее следствие в руки опытного «заплечных дел мастера» С. И. Шешковского.