Федор Грачев - Записки военного врача

И все же в этот день наша бригада успела сделать два рейса. Третий не удался: помешал интенсивный обстрел Финляндской-Товарной.

Добычей угля занималось сорок человек, разбитых на десять бригад. Каждая совершила пять рейсов. Накопали и доставили в госпиталь более ста тонн угля.

Когда подводили итоги «шахтерской» работы, в комнату комиссара вошли декан исторического факультета профессор Владимир Васильевич Мавродин и доцент кафедры основ марксизма-ленинизма Вера Ивановна Евчук.

— Партком университета постановил взять шефство над вашим госпиталем, — начал Мавродин. — Избрана шефская комиссия в составе девяти человек. Председатель — товарищ Виленкина. Вот список. А это — план лекций и докладов на октябрь. Ориентировочный, конечно. Вносите свои предложения, поправки и пожелания. Вам виднее, что наиболее важно.

Профессор подал план Луканину.

— Сколько в госпитале раненых, не имеющих в городе родственников и знакомых? — спросила Евчук.

— Уточним к завтрашнему дню, — пообещал Луканин.

— Пожалуйста! Наши товарищи их будут навещать.

— Это добрая инициатива, — сказал комиссар. — Спасибо вам!

После разговора с шефами коммунисты госпиталя отправились во двор заканчивать сооружение четырех подставных лестниц, чтобы в случае необходимости спасать раненых через окна.

Это далеко не излишняя предосторожность. У летчиков сбитых фашистских самолетов находили карты Ленинграда, на которых крестиками воздушные пираты обозначали объекты своих нападений. В числе объектов были и госпитали. 19 сентября в большой госпиталь на Суворовском проспекте попало несколько фугасных бомб. От взрыва обрушились перекрытия этажей. Возник пожар. Под завалами перекрытий и в огне погибло много раненых. Об этой ужасной трагедии официальных сообщений не было, но мы-то знали о ней…

то второй день войны, двадцать шестой — блокады.

Госпиталь в осажденном городе.

Многие раненые по состоянию своего здоровья больше не нуждались в специальном уходе, были транспортабельны. Их надо эвакуировать за пределы фронта, в глубокий тыл, для дальнейшего длительного лечения.

Но такая возможность исключалась. В конце августа из Ленинграда ушел последний санитарный поезд, после чего никакой эвакуации не было.

В этой очень сложной обстановке Военно-санитарное управление фронта изыскивало пути эвакуации раненых в тыл страны хотя бы в самых небольших размерах.

Вывоз раненых начался только с 19 сентября при обратных рейсах самолетов, доставлявших в блокированный город продовольствие. С первых дней октября прибавилась эвакуация на пароходах через Ладожское озеро. И пока что каждый госпиталь ждал своей очереди, до нас она еще не дошла. Наши раненые залеживались. Госпиталь «отяжелел», а койки очень нужны.

Кроме лечения работы было много. Запаслись углем, теперь стали возить дрова — ломали в Новой Деревне опустевшие дома. Конечно, когда разрушали их, щемило сердце. Ведь для кого-то это был родной очаг.

В середине октября госпиталь был укомплектован медицинским и обслуживающим персоналом. Работали полностью все десять медицинских отделений, физиотерапия, рентген, клиническая лаборатория, аптека, зубоврачебный кабинет. И все подсобные службы.

Начальники медицинских отделений — опытные хирурги: Шафер, Коптев, Муратов, Горохова, Чинчарадзе, Ровинская.

Госпиталь обеспечен квалифицированной консультативной помощью. Кафедра факультетской хирургии Военно-морской медицинской академии почти в полном составе, во главе с профессором Э. В. Бушем, работает в операционных и перевязочных, участвует в научно-практических конференциях госпиталя, в руководстве курсами переквалификации врачей других специальностей в хирургов.

В третьей палате, ординатором которой был я, находились и моряки. Радист 1-й морской бригады Егор Ильич Пелюбин, командир отделения 2-го особого батальона 5-й морской бригады Михаил Матвеевич Сигаев. Краснофлотец с госпитального судна «Андрей Жданов» Иван Тимофеевич Щербаков и мой старый знакомец, с которым плавал на пароходе «Луга», кочегар Борис Иванович Киселев.

После избрания старостой палаты Вернигора — сын портового рабочего — стал именовать ее «морской» и сухопутные термины не употреблял. Лестницу называл трапом, пол — палубой, окно — иллюминатором, табуретку — банкой, палату — кубриком. В этом сказывался Вернигора, считавший службу на флоте превыше всего.

Однажды, когда я намеревался начать обход раненых, меня в коридоре остановила санитарка Петрова.

— Доктор, в третьей палате несчастье!

— Что случилось?

— Вот как перед богом! Не скажу! Ни-ни!..

После нагоняя от Муратова за свой прогноз состояния здоровья Павлова — «такие завсегда умирают» — Дарья Васильевна стала менее словоохотливой.

Вместе со мной в палату вошла медицинская сестра Клавдия Лобанова. На этот раз Вернигора не доложил, что «в нашем кубрике полный порядок». Староста молча и угрюмо лежал на койке.

— Доброе утро, товарищи!

— Здравствуйте, доктор!..

И больше ни слова. Ни обычных реплик, ни вопросов. В палате царила настороженная тишина.

Что бы это значило? Тем более что только вчера здесь царило оживление. За мужество и отвагу в боях были награждены орденами и медалями несколько раненых.

Вернигора украдкой показал мне на раненого красноармейца Пряхина.

Я подошел к Пряхину:

— Как ваше самочувствие?

Пряхин медлил с ответом. Что здесь произошло? Я видел, что Пряхину не по себе. Склоненная голова и скорбный, как бы ушедший в себя взгляд, отрешенный от всего окружающего. В палате знали, что семья Пряхина находится на оккупированной территории в Волосовском районе, что о судьбе жены и сына солдат ничего не знает. Каждый день он встречал надеждой — придет весточка.

— Поправляюсь, — глухо отозвался наконец Пряхин.

— Поправляешься, а настроение плохое? Почему?

Раненый покусывал губы. Глаза потускнели, будто выцвели. Он опять замолчал. Пальцы теребили края одеяла.

— Письмо получил, — тихо сказал он. — Из батальона. Учительница нашего колхоза туда написала. Немцы расстреляли жену и сына. Вы это понимаете? — задохнулся криком раненый.

— Понимаю, — растерянно сказал я, не находя слов для утешения.

— Ничего вы не понимаете!

— Клавдия Ивановна, принесите бром, — попросил я Лобанову.

— Да будьте вы человеком! — вскочил с койки Пряхин. — Не надо мне вашего брома… Пейте сами! А меня выпишите в батальон. Немедленно! Я здоров… Что вы меня здесь держите? Хотите, я левой рукой переверну койку? Хотите?

— Состояние вашего здоровья требует…