Федор Грачев - Записки военного врача

Для наглядности под этим стихотворением Сулимо-Самуйло поместил выразительную карикатуру: за решеткой сада — сбитый бомбардировщик. Над обломками торчит хвост с фашистской свастикой. В нее вбит кол.

Этот кол редактор стенгазеты снабдил краткой, но выразительной надписью: «Во! И боле ничего!»

Что же касается эпизода с котом в мешке Михаила Смирнова, то он стал известен всему госпиталю. Вызванный к Ягунову, боец пожарной охраны откровенно рассказал о настоящей причине своей попытки — хотел помочь голодающей семье…

тро 7 ноября началось артиллерийским обстрелом. Впервые ленинградцы праздновали годовщину Великого Октября в тяжелой и суровой обстановке осажденного города.

Здание госпиталя украшено флагами. Они огнем полыхали в морозном воздухе. К раненым пришли родные и знакомые. Принести что-нибудь из продуктов они не могли. Кое-кто поделился помидорами. В праздник взрослым выдали по пять соленых помидоров.

Начальники отделений, политруки, врачи, медицинские сестры — все находились в коридорах, встречали посетителей и провожали их в палаты.

Многолюдно было в клубе и красных уголках, которые организовали и оборудовали наши шефы. Пришли, разумеется, и университетские «родственники» раненых. К празднику общественные организации университета собрали три тысячи пятьсот рублей и на эти деньги купили подарки. Сегодня они раздали их раненым, не имеющим в Ленинграде ни родных, ни знакомых. Студенты пришли с музыкальными инструментами. Из красных уголков доносились негромкие песни, переливчатые звуки гитар и мандолин.

Заглянул в третью, «морскую палату». Ну, конечно, как я и ожидал, там тоже гости.

Рядом с койкой Григория Махини сидела Дарья Васильевна Петрова. Санитарка штопала кому-то носки. Она могла в этот день штопать и не в палате, а у себя в комнате. Но разве может она не присутствовать в палате, когда пришли гости? Ни в коем разе!

Гости сидели за столом. Их трое: девушка и два молодых человека.

— Что же нам еще спеть? — спросила девушка, черноволосая студентка, положив пальцы на гриф гитары.

— «Раскинулось море широко!» — не задумываясь, ответил Вернигора.

— «Закувала та сыва зозуля…» — просит Махиня. Гости сконфуженно переглянулись.

— Мы это плохо знаем. Лучше споем «Широка страна моя родная».

Ровно, слаженно звучат голоса. Слышен тенорок Вернигоры, бас Григория Махини, им вторит Папаня. И вскоре начинает петь вся палата. Дверь открыта. Около двери столпились легкораненые и посетители. Они тоже запели. Песня вырвалась в коридор, и звучит она ввысь и вширь, по всему этажу здания.

— Спасибо вам от всей палаты! — благодарит Вернигора, когда кончилась песня. — Девушка, как вас зовут?

— Лида. А вас?

— Володя. Вы в магию верите?

— В магию? Что вы! Конечно, нет…

— Тогда смотрите!

Вернигора засучивает левый рукав. Правой достает из-под подушки гривенник. Показывает его Лиде и всем. После этого «втирает» монету в обнаженную руку. Показывает пальцы. Гривенника нет!

— Подойдите ко мне! — приглашает Лиду Вернигора.

И вынимает гривенник из кармана кофты нашей гостьи.

Смех, аплодисменты.

— Никакого мошенства, одно проворство рук! — смеется Вернигора. — Два года в Маньчжурии учился!..

Время для посещения раненых истекает. Посетители покидают палаты. Встала и тетя Даша.

— А теперь чтобы в палате было тихо! — произнесла она таким тоном, словно хотела сказать: «Ребята, не баловаться!»

Позднее в этот день я увидел в вестибюле госпиталя нашего «короля топлива» Голубева. Семеныч о чем-то не мог столковаться с начальником приемного покоя Елизаветой Михайловной Михайловой.

— Ну хорошо! Согласна, возьмем! Но сейчас идите спать! — уговаривала Семеныча Михайлова. — А то неровен час — увидит Ягунов, пропишет вам ижицу!

— Я пойду… Михална. А Мгу мы возь-мем! Истинный господь! Ка-ак пить дать.

Семеныч был изрядно навеселе.

— Семен Ильич, а где вы раздобыли? — спросил я.

— Вытря-хивал. По кап-лям!

На праздник раненым было выдано вино. Бутылки после раздачи сдали на склад. Семеныч не поленился и «вытряхивал» из каждой посудины «по каплям».

ноябре на Ладоге начали бушевать жестокие шторма. Движение судов вынуждено было приостановиться. Вследствие этого эвакуация в глубокий тыл раненых, нуждавшихся в длительном лечении, почти прекратилась. Пришлось организовать лечение таких раненых на месте.

К этому времени медицинские учреждения Военно-санитарного управления Ленинградского фронта размещались в самом Ленинграде или в его пригородах. Ленинград превратился в своеобразный колоссальный лазарет. Он был в состоянии одновременно принять десятки тысяч раненых и обеспечить их не только общехирургической помощью, но и лечением по специальностям в многочисленных больницах, клиниках медицинских институтов и Военно-медицинской академии.

До наших войск было рукой подать. Они под Ленинградом. Вследствие этого эвакуационные пути — на своем протяжении от переднего края и до фронтового госпиталя — сжались, сократились. Войсковые и Армейские лечебные учреждения и госпитальная база фронта были близко друг к другу и как бы «сложены в гармошку», по меткому выражению заместителя главного хирурга Красной Армии генерал-лейтенанта профессора С. С. Гирголава.

Это обстоятельство ускоряло поступление раненых во фронтовые госпитали.

После зажата противником Тихвина положение с питанием в городе продолжало ухудшаться. В середине ноября прекратился подвоз продуктов по Ладожскому озеру. Ранний ледостав затруднил плавание барж, пароходов с продовольствием.

В то же время лед на озере еще не настолько окреп, чтобы по нему могли двигаться автомашины. Все бремя доставки продуктов легло на транспортную авиацию. Но она, конечно, не могла обеспечить нормальное снабжение жителей огромного города и оборонявших его воинских частей.

Тринадцатого ноября населению Ленинграда в четвертый раз снизили норму выдачи хлеба: по рабочей карточке стали выдавать 300 граммов в сутки, а по другим карточкам — 150 граммов.

Обстановка в городе отражалась и на питании раненых и больных. 8 ноября сократились нормы довольствия для госпиталей: хлеба — 400 граммов на человека, мяса — 50 граммов. Рыбных продуктов не было. Полноценность суточного рациона в сравнении с довоенным снизилась с 3500 калорий до 2173.

Приказом по госпиталю был установлен строжайший контроль за расходованием продуктов питания. Начальники медицинских отделений, политруки и старшие медицинские сестры отвечали за то, чтобы, как было сказано в приказе по госпиталю, «буквально каждый грамм положенного по нормам питания дошел до больного».