Шерли Грэхем - Фредерик Дуглас

Зал огласился восторженными возгласами. Слушатели стучали ногами и кричали, кидали в воздух шапки. Дуглас, дождавшись тишины, перешел на более спокойный тон. Он говорил о значении конституционного правительства, о том, чего сможет добиться эксплуатируемый народ, если он будет держаться вместе, и что все они потеряют, ведя распри между собой.

— Рабовладельцы с присущим им коварством подстрекают белых трудящихся на враждебные поступки против негров и, таким образом, превращают белого бедняка в такого же раба. Разница заключается лишь в том, что черный раб принадлежит одному хозяину, а белый — всем хозяевам вместе. И того и другого обирают одни и те же грабители.

Когда собрание окончилось, Джек попытался пройти вперед, чтобы задать несколько вопросов этому удивительному оратору, но ему никак не удавалось пробиться сквозь напиравшую толпу. В конце концов Джек сдался и возвратился в гостиницу. А на другой день ему сказали, что аболиционисты уехали в Бостон. Томас Дорр лишился народной поддержки. Когда, наконец, приняли новую конституцию штата Род-Айленд, оговорка, относящаяся к белому населению, была из нее вычеркнута.

Гарриет Тамбен (1820–1913).

Соджериер Трузс.

Люси Стоун.

Лукреция Мотт (1793–1880).

Сюзен Антони (1820–1906).

Гарриет Бичер-Стоу (1802–1886).

Авраам Линкольн (1809–1865).

Джек Хейли вернулся в Вашингтон и вручил редактору газеты, где он служил, свой отчет о «мятеже». Редактор перечеркнул большую часть отчета «заявил, что они только зря потратили деньги на эту сумасбродную поездку.

В отличие от него Гамалиель Бэйли — редактор «Нэшнл-ира», внимательно прочел мелко исписанные листки, которые Джек положил на его стол. Сейчас материал этот действительно нельзя было поместить в газете, но Бэйли обвел кружком имя «Фредерик Дуглас» и спрятал отчет в особую папку, чтобы использовать его в дальнейшем.

Джек Хейли застал миссис Ройял и Эмилию в их домашней типографии, за работой. Эмилия смертельно побледнела, услышав его рассказ. Миссис Ройял даже уронила на землю верстатку и в испуге взглянула па свою помощницу.

— Она больна!

Но Эмилия отрицательно повела головой. Прислонившись к столу, она пыталась заговорить; бледное лицо ее постепенно освещалось радостью, в голубых глазах заиграли яркие огоньки.

— Вы говорите, что его зовут Фредерик, не правда ли? А сколько ему лет, по-вашему?

— Что такое? — спросила миссис Ройял.

— Сколько лет? — переспросил Джек.

— Ну да! — нетерпеливо отвечала Эмилия. — Тому человеку… Рабу, о котором вы рассказывали… Я совершенно уверена, что знаю его!

— Ох, боже мой, Эмилия! Эго невозможно! — нахмурившись, сказал Джек, а миссис Ройял насмешливо фыркнула.

— Опишите мне его, Джек, — настаивала Эмилия, — опишите очень подробно.

Пока Джек без особой охоты выполнял эту просьбу, Эмилия утвердительно кивала головой. Но Джеку все это казалось пустой тратой времени.

— Не могло быть в ваших краях такого необыкновенного раба. Мы бы, конечно, услышали о нем! — сказал он в заключение.

Эмилия только усмехнулась.

— Я помню, как он шагал в тот день по дороге; пыль вздымалась столбом! Тогда он был совсем еще мальчик. Теперь стал мужчиной. Но это он, я уверена.

И Эмилия поведала о том памятном утре, когда, высунувшись из окна своего чердака, она увидала, как молоденький невольник бросил вызов объездчику рабов; как он одним пинком заставил надсмотрщика со стоном отлететь в сторону; как он повалил на землю своего хозяина. Она рассказывала об этом впервые в жизни, но рассказывала очень хорошо.

— Его звали Фредерик — он был такого же цвета, у него были такие же сильные, широкие плечи и крупная голова.

— Но этот человек выглядит старше и потом ведь он образован! Если бы вы только слышали его!

Эмилия улыбнулась.

— Я узнала позже, что даже тогда он уже умел читать и писать. Он помогал мистеру Коуви вести счета.

— И все же это невероятно! Не может этот человек быть с восточного побережья Мэриленда! — изумленно оказал Джек.

— Молодой человек, — назидательно заметила миссис Ройял, — когда вы доживете до моего возраста, то узнаете, что именно невероятные вещи делают жизнь замечательной.

А Эмилия добавила:

— Не может быть на свете двух таких Фредериков!

Многие люди вместе с Джеком отказались бы поверить истории, рассказанной Эмилией. С течением времени Массачусетское общество борьбы с рабством оказалось перед сложной дилеммой. Комитет общества знал все факты, касающиеся Фредерика, и принимал все меры для его безопасности: название штата и округа, откуда он был родом, имя его хозяина и прочие подробности, которые могли бы привести к поимке Фредерика, тщательно скрывались от публики. Даже при этих условиях аболиционисты все время были начеку. Однако многочисленные слушатели, собиравшиеся на выступления Фредерика, начали поговаривать, что этот человек ие может быть «беглым рабом».

Первые три-четыре месяца речи Фредерика почти полностью сводились к воспоминаниям о его жизни в неволе.

— Давайте нам только факты, — говорил ему секретарь общества Коллинс. — О философии мы сами позаботимся.

— Расскажите свою историю, Фредерик, — шептал ему Гаррисон, когда его подопечный поднимался, чтобы выйти на платформу.

И Фредерик, преданно улыбнувшись учителю, старался точно выполнить его наказ.

Но Фредерик мужал и набирался знаний. Перед ним широко распахнулись двери библиотек, принадлежавших ученым людям. У Теодора Паркера было шестнадцать тысяч томов; библиотека занимала весь третий этаж его дома.

— Приходите в любое время, Фредерик. Книги, мой мальчик, пишутся для того, чтобы их читали.

И Фредерик упивался Томасом Джефферсоном, Карлейлем, Эдмундом Берком, Томасом Пейном, Джоном Квинси Адамсом, Джонатаном Свифтом, Уильямом Годвином. Книги пьянили его как вино; шатаясь, с красными глазами, брел он поздно вечером домой и валился на кровать. Он углублялся в чтение бесчисленных газет, которые Гаррисон выписывал для редакции «Либерейтора» со всех концов страны; он постоянно бывал на выступлениях крупнейших ораторов того времени— Уэнделла Филиппса, Чарльза Редмонда, Теодора Паркера и других. Нередко, жуя сэндвич, он слушал, как читает свои стихи Джон Уиттьер. За Гаррисоном молодой беглец следовал неотступно, жадно впитывая в себя каждое его слово, черпая из источника его мудрости, ловя каждую интонацию любимого голоса.